Симонов и Цапля - стр. 27
– Благодарю за лестные слова, – и вы тоже достойны похвалы за ваше, несомненно, искреннее внимание к моим скромным упражнениям. Я, к сожалению, действительно, уже стар. Я много чего умел в прошлом, и всеми силами старался развить это в себе, но теперь, пожалуй, жалею, что поступал так. Жалею о том, что растратил слишком много сил в разных направлениях, и нигде не достиг цели.
– Не подумайте, что я спорю с вами, но, по моим наблюдениям, цели никогда нельзя достичь. Лишь только ты достигаешь того, что ставил себе целью, как выясняется, что цель, на самом деле, гораздо выше и дальше, и даже по ее достижении повторяется то же самое, и так всегда – цель отодвигается бесконечно. Поэтому сам путь достижения цели и есть цель, и вы, несомненно, преуспели на этом пути.
– Мудрые слова, без сомнения, – отвечал Филострат, – но все же, хотелось бы дойти до весьма конкретных вещей, вполне достижимых. Это все наша молодость, такая сильная и глупая, такая расточительная и щедрая – во всем виновата она.
– Молодость бескомпромиссна, и разве это не прекрасно? – парировал с улыбкой я.
– Можно и нужно быть безрассудным, непримиримым и бескомпромиссным, пока ты молод и пока жизнь представляется эдаким волшебным облаком, где все еще возможно, все еще будет, все еще достижимо. Но однажды человек уже может охватить в своем умозрении свой конец и дорогу к этому концу. Волшебное облако рассеивается и на его месте появляются вполне конкретные ориентиры и задачи. Вот с этого момента уже нельзя быть непримиримым и бескомпромиссным – здесь уже важно расставить приоритеты и суметь выстроить свою жизнь так, чтобы достичь главного, примиряясь и вступая в компромиссы с второстепенным. Я не смог вовремя уловить этот момент и сконцентрироваться на главном, и вот теперь пожинаю горькие плоды.
– Ну, вам еще рано посыпать голову пеплом. Судя по вашим танцам, вы гораздо сильнее многих молодых и еще многое успеете. Вы позволите мне приходить сюда еще и наблюдать за вами?
– Обязательно приходите, – согласился он и мы, обменявшись дружеским взглядом, расстались.
В последующие дни я продолжил наблюдать за песочными художествами Филострата; мы больше не разговаривали и лишь кланялись друг другу, здороваясь и прощаясь. Старик танцевал всегда более или менее одинаково, но его вычисления последовательно двигались вперед, каждый день он продолжал их с того места, где остановился в предыдущий день. Мне было и любопытно и не любопытно узнать предмет и цель его вычислений – прошлый опыт научил меня, что загадками скорее следует любоваться, чем разгадывать их: решение убивает их, они живы и волшебны лишь пока не разгаданы. Поэтому я не особенно пристально наблюдал за вычислениями, и вскоре с удивлением обнаружил, что Филострат как будто знает это, и ему не нравится это. Он уже не был равнодушен ко мне, к моему вниманию – он иногда оглядывался на меня, особенно, когда записывал очередную вычисленную величину; он пытался увидеть, слежу ли я за результатами его работы, интересно ли мне, понимаю ли я, к чему все идет; он как будто хотел, чтобы я следил и понимал. Как со временем выяснилось, он лишь вблизи плохо видел, а издалека мог различать мое выражение лица и судить о моей вовлеченности в его труд. Недовольство Филострата изменило мое отношение к происходящему, я стал более внимательным, принялся думать и через несколько дней догадался, что старик вычисляет, к чему он последовательно идет. Филострат, несомненно, почувствовал это, и был теперь доволен мной; он оглядывался на меня уже не с сердитым, а с удовлетворенным выражением лица.