Сила басурманская - стр. 13
Старшой догадался, куда клонит Торгаши-Керим, нахмурился:
– Твой учетчик считает, что мы в сговоре с разбойниками?
Персиянец умоляюще поднял руки. Перед Иваном маячили пальцы-сардельки, щедро унизанные золотыми перстнями. Понятно, есть за что беспокоиться.
– Не корите моего помощника, витязи! Труды беззаветного служения частенько заливают глаза бедного Абдура едким потом подозрительности.
– Во загнул… – прошептал Егор.
Жирная физиономия купца расплылась в довольной улыбке:
– Недаром Персияния считается колыбелью красноречия.
– А Рассея – родина всего! – неожиданно пылко заявил Неслух-летописец.
Иван усмехнулся, вспоминая популярную присказку:
– И слонов тоже?
– Особенно слонов! – книжник сделал ударение на слово «особенно». – В северных пределах Эрэфии, в вековых льдах, находили огромных мохнатых слонов. Я усматриваю, что в пору большого похолодания слоны бежали в теплые края, где и облысели, потому что шуба в жару не нужна.
Старшой подумал, что при правильном подборе фактов и грамотном их перевирании можно доказать любую, даже самую несусветную ересь. Вон, умудряются же новые «историки» повернуть так, будто бы монгольского ига не было.
Часа в два дня перед путниками показался предсказанный Неслухом ярмарочный поселок.
Крупное Оптовище и вправду было немаленьким. Выехав из леса, путники придержали коней перед спуском в долину и узрели бескрайний деревянный городок, занявший большое поле. Домишки были приземистыми, похожими на ангары. В центре стояло большое, в три этажа, здание. На улицах царило столпотворение. Пешие, конные двигались туда-сюда, а на крупных трактах обнаружились самые натуральные пробки. Возницы многочисленных телег орали друг на друга и правительство да досадливо стегали кнутами ни в чем неповинных лошадок. Царила глобальная толчея.
У каждого домика был устроен прилавок, повсюду кипела торговля. Здесь было все: ковры, горшки, лещи, калачи, ткани, латы, сарафаны, упряжь, сапоги-скороходы и лапти-медленноброды, писало обыкновенное и стирало заповедное, мед папоротниковый и птичья икра, честность цыганская и хитрость простодырая, глупость книжная и мудрость лубочная… До путников доносился говор горячий, звон монетный, шорох купюрный, стоны прогадавших да смех нагревших руки. Смутные запахи также совращали: тут и сладости, и пряности, и много еще чего… Истинно русская раздольность сквозила в каждом фрагменте цветастой мозаики, раскинувшейся перед потрясенными путешественниками.
Загорелись, запылали алчным огнем глазенки персиянского купца, затеребил бородку Абдур-ибн-Калым. Жажда предаться неуемному торгу заставила тронуть каблуками бока лошадок, потереть вспотевшие ладошки, судорожно сглотнуть накатившую слюну.