Сикарио - стр. 41
Мне кто-то рассказывал, что сейчас там обитает около пяти тысяч человек и эта цифра меня нисколько не удивляет. Если никто не старается решать проблемы там, наверху, то количество тех, кто спустился вниз, будет постоянно расти и, рано или поздно, внизу появится другая Богота, отличная от той, что осталась наверху.
Два года! Два невероятных года!
Особенно тяжелым оказался второй год, потому что наверху не переставая шёл дождь и уровень воды в каналах иногда поднимался почти до потолка, угрожая утопить нас в той мерзости, как тонули там же тараканы и крысы.
Вы спрашиваете про болезни? Те, кто был поменьше и послабее не выдерживали, беспрерывно кашляли и тряслись в лихорадке, пока вдруг не замирали, как сидели, обняв руками колени, прижатые к груди, словно в последние моменты жизни хотели обнять хоть что-то. Хорошо, когда течение воды было сильное, тогда мы сбрасывали трупы вниз, и вода уносила их. Хуже, когда течение ослабевало, тогда приходилось поднимать труп наверх, нужно было протащить тело по узкой металлической лестнице к люку и выпихнуть наружу, что стоило нам неимоверных усилий, а силенок не хватало.
Днем мы поднимались наверх.
Наверное, зрелище было кошмарным, когда вдруг канализационные люки начинали открываться и снизу появлялись лица грязные, с пожелтевшей кожей, изможденные, отчаянно щурящиеся на яркий солнечный свет – воистину картина достойная пера Данте, но прохожие вскоре привыкли к нашему виду и перестали обращать внимание на кротов в человеческом облике.
Больше мы милостыню не просили.
А у меня, так и вообще, на верхней губе начали расти усики, и я понял, что надеяться и умолять о каком либо сочувствии не имеет смысла. И не потому, что я вырос и становился похожим на взрослого. Нет… По другой причине. Если те люди допускали чтобы мы жили в канализации как крысы, то, что такое «сочувствие», они попросту не знали.
Все, кто жил наверху, стали для меня врагами.
И не важно кем они были на самом деле. Одно лишь то, что они каждую ночь не спускались с нами в наш ад, превращало их в существ совершенно иной природы, и потому любой ущерб или вред, который мы наносили им, с нашей точки зрения был совершенно оправдан и справедлив.
Конец ознакомительного фрагмента.