Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве - стр. 46
По утверждению Н.Е. Меднис, «необходимым условием возникновения сверхтекста становится обретение им языковой общности, которая, складываясь в зоне встречи конкретного текста с внетекстовыми реалиями, закрепляется и воспроизводится в различных субтекстах как единицах целого; иначе говоря, необходима общность художественного кода»162. Конец 80-х – начало 90-х гг. позволяет с уверенностью утверждать, что сибирский культурный код сформирован.
В постижении феномена Сибири в означенную эпоху намечается характерная тенденция: на смену географическому мышлению приходит нравственно-метафизическое региональное сознание, вместо понятия «тема» формируется категория «образ». С одной стороны, это максимально дистанцированное и опосредованное представление реальности, так как оно выявляет “рельеф” культуры, будучи одновременно культурой в ее высших проявлениях. С другой же стороны, образ – часть реальности; он может меняться вместе с ней163. Таким образом, изначально жёстко заданные прагматическо-позитивистские конструкты в эпоху 60-70-х гг. ослабляются и позволяют посмотреть на данный регион в целом по-иному, чем прежде.
Как мы показали, сам феномен сибирского края в последней трети XIX в. уже не столько выражался в овеществленных сущностях, сколько порождал ориентацию на художественное сознание, которое, в свою очередь, конституирует вещь и воспроизводит ее образ в слове. Такой подход включает выделение конститутивных элементов явлений и исследование их отношений и связей со смежными явлениями. Таким образом, именно феноменологическое осмысление пространства, предложенное в дальнейшем немецкими и французскими философами, продуцирует новое истолкование феномена места.
Действительно, как мы уже подчеркнули, вся русская литература и культура последней трети XIX в. находится в поисках той духовной реальности, которая неизбежно выводит ее на другие, побочные пути, далекие от центральных культурных магистралей. И путь человека культуры уже не определяется движением с Востока на Запад, а принципиально поворачивается в сторону российской восточной периферии. Русский концепт Сибири, сложившийся к этому времени в национальном сознании, был связан с семантикой неустойчивости ее границ и представлением о необъятности ее просторов. И насколько определен для человека путь к центру, настолько путь в Сибирь не имеет конечной точки: он бесконечен и прерывен, неопределен и туманен. Отсюда рождается очевидность связи между Сибирью, понимаемой как место «неукоренения» и бесконечного ухода, и Сибирью как мифологическим местом смерти и воскрешения. В итоге среди того, что окружает человека, особое значение приобретает дорога, а само движение в пространстве представляет собой путь, который проходит человек, чтобы образовать «свое» пространство.