Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве - стр. 38

Таким образом, происходит возвращение давнего термина Ю.М. Лотмана «внетекстовые связи», который не ограничивает поле изучения рамками словесных сообщений, но позволяет учитывать и множество других явлений. Поэтому при восприятии сверхтекста и работе с ним «необходимо учитывать такую связь с внетекстовыми зонами, при которой в процессе перераспределения содержания между литературным образом и внеположенной реальностью возникает «текст того порядка сложности, когда он становится самодовлеющим»149. Несомненно, что территория Сибири обладает способностью порождать мифопоэтические образы, так как уже по уникальности истории и специфике развития культуры она изначально мифогенна. При таком условии развитие судьбы текста связано с неизбежной стадиальностью, так как на определенных этапах развития он выполняет функции «гипертекста», «интертекста» и, в конечном счете, «сверхтекста».

По сути, вся русская история, культура и литература, начиная со времени покорения Сибири и неподражаемого «Жития протопопа Аввакума», движется по пути складывания определенного «культурного кода». Образ страны включает в себя, как правило, достаточно разнородные символы и стереотипы, а также наиболее общие представления об историко-культурных, природных, геополитических условиях ее развития.

Сибирь на всем протяжении первой половины XIX в. осмысляется как конфликтное пространство, своего рода «инопространство». Эта далекая страна существует в литературе и культуре в целой системе стереотипов, представая как «страна угрюмая и глухая», «царство вьюги и мороза, где жизни нет ни в чем», как «страна молчания», «безголосая Сибирь», «страна изгнания», «край света», жители которого виделись, по словам П.А. Словцо-ва, «какими-то сиротами на чужбине». К.Ф. Рылеев создал трагический образ «дикой страны», где царствует «роковая неотвратимость». А.С. Пушкин, через восприятие декабристской трагедии, изобразил Сибирь как один из кругов ада с ее «мрачным подземельем» и «каторжными норами». Поэтому, по точному наблюдению А.Д. Агеева, образ американского Запада всегда был стимулом, в то время как образ Сибири всегда вызывал реакцию (курсив мой. – Е.М.) чаще всего негативного свойства150. Подобные знаки-маркеры, сигналы-символы несли уже и определенную семиотическую нагрузку, тот изначальный отрицательный оценочный код, в котором заранее постулировался конечный вывод коммуникации. Отмеченные параметры «сибирского текста», характеризуя его как несомненный «гипертекст» национальной литературы, особенно активно развивались в первой половине XIX в., фиксируя отчетливые черты романтического сознания.