Сибирский кавалер (сборник) - стр. 19
И Мухин, избитый, голодный и холодный, просидел в одиночестве до самого суда. Барина Петра Георгиевича в суде Мухин не увидел. Но были там свидетели из ибряшкинской дворни во главе с управляющим Еремеем. Он то и дело отирал красную лысину огромным платком и гневно тыкал пальцем в сторону Мухина:
– Злодей! Убивец! Это вся дворня подтвердит. Барин ему столько добра сделал, в художники определил, выучил. А он барина – ножом. Июда! Вы любого дворового нашего спросите, все скажут! Чудо, что тот нож в медальон попал! Бог барина спас за его доброту. А этого злодея просим казнить лютой смертию!
Мухин пытался говорить о Палашке, хотел показать раненную барином ногу. Ему и слова вымолвить не дали. Судейский чиновник Иван Семенович Топильский сердито сказал:
– Молчал бы, разбойник. За твои дела казнить бы тебя на Лобном месте. Но мы милосердны. По доброте своей сердечной наш суд решает тебя, разбойника, заслать в вечную каторгу! Ты там сгниешь, а может, и раньше подохнешь, еще на пути в Сибирь, чего я тебе желаю!
И через день Алексей Мухин шагал среди других кандальников в сером арестантском зипуне, с нашитым на спине красным бубновым ромбом. Такой знак видно издалека, если побежишь, то караульный тебе прямо в бубновый знак всадит пулю. За Рогожской заставой караульные дали Мухину вместительный крапивный мешок и велели в больших деревнях возглашать на ходу о подаянии. Мухин шел с краю колонны и тряс мешком возле лавок и окон и тянул с поникшей головой:
– Ради Христа для несчастных кандальничков!
Молоденький, с нежными и добрыми чертами лица, Мухин вызывал жалость у деревенских старух и молодиц. И давали: кто хлеба краюху, кто вареную репу, кто сальца кусок, а кто и тыковку долбленную с домашней бражкой совал в мешок. На привале часовые забирали из мешка выпивку, сало, шаньги, – всё, что повкуснее. Что-то оставалось и арестантам на пропитание.
Получилось так, что рядом с Мухиным шагал тот самый усатый арестант, который в камере хлопнул бедного художника своими тяжкими ладонями по нежным ушам. Он вполголоса говорил:
– Не кручинься, парень! Я пятый раз по Владимирской дороге в Сибирь-матушку иду, да всё никак не дойду. Оно и в Сибири люди живут, да в Москве-то оно – вольготнее! Ну, знакомы будем. Я – Мишка Глындя, а ты будешь Леха Муха. Так теперь отзывайся, я тебя не хуже попа окрестил. Вот. А зачем же ты барина-то ножом пырнул? И еще и неудачно! Барин-то жив-здоров, кофей пьет, омаров лопает, а тебя по этапу гонят, уморить в каторге хотят.
Ладно, Леха! Тосковать не смей. Ты еще с этим барином посчитаешься. В деревнях ты шепотком напильничек у молодух проси. Кудряшки твои золотистые. Глаза голубые, лучистые. Теперь мы – как бы воины плененные. А будет напильничек, кандалы с рук и ног, как солому, стряхнем.