Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища - стр. 1

Однажды я попал в отряд Пешмерга. Не то чтоб случайно. Я как раз мечтал найти что-нибудь необычное. Война в Ираке, нам казалось, подходила к концу. Багдад пал, и всюду были американцы. На улицах столицы продавали виски, а в родном городе Саддама Хусейна, Тикрите, в кинотеатре раз за разом демонстрировали порнофильмы. Экспортная свобода выглядела пошловато.

Наша съемочная группа подалась на север Ирака. В поисках новых тем. Протомившись несколько дней в столице Курдистана Сулеймании, мы получили вызов в администрацию.

– Вот вам бумага, езжайте на нашу военную базу. Там пешмерга.

– ???

– Наш спецназ.

Нас встретили смуглые усатые люди. В одинаковых экзотических комбинезонах. Их легкомысленные необъятные шаровары перерастали в строгие военные куртки с погонами. Они держали в руках советские автоматы и пулеметы, и лица их были угрюмы. Командир обмундированием не отличался, просто он был выше, шире и угрюмее остальных. Он махнул рукой, и я воспринял жест как приглашение к беседе.

– А что у вас за спецназ такой, как в него отбирают? Меткость в стрельбе, выносливость?

– Нет, у нас другие условия.

– Но в спецназе должны служить самые лучшие.

Командир внимательно посмотрел на меня.

– Быстро бегать и хорошо стрелять можно научить и обезьяну. У нас партийный спецназ. И в нем служат самые преданные идеалам, а значит, самые лучшие наши бойцы. Мы учим их умирать за идею.

Господи, подумалось мне тогда, а ведь и мне пришлось пройти через это. Столько лет прошло, а помню все до мелочей. Как мы стреляли, как бегали. Как пыхтели над трудами Ленина, Маркса и Энгельса. Как изучали предметы странные и неинтересные: научный коммунизм, национальное освободительное движение, международное коммунистическое рабочее движение. Учили, а потом проводили знания в армейские массы. Это я сейчас понимаю: все новое – хорошо забытое старое. Все оранжевые революции, все майданы суть того, что мы изучали. Пускай называются технологии экспорта революции по-другому, по-новому, они те же. Вот только нынешние проводники – бесстрастные манипуляторы. Мы были бойцами идейными. Да… Пришлось послужить целых десять лет. В Пешмерга СССР.

Произносится раскатисто и призывно. На лягушачий манер: «Кв-в-а-а-а-а-пууу!»

Документальное повествование 1983–1987

Мама протерла бутылку водки и поставила ее прямо передо мной. Бутылка была холодная, запотевшая. Только из морозилки. За окном ни звезд, ни месяца. Лишь темнота. Я уже сделал уроки, зашел на нашу тесную кухню и сел за маленький, едва помещавшийся у стены раскладной столик. Люстра висела низко, освещая шпроты и нарезанный дольками зеленый квашеный помидор. Хлеб, рюмку и пепельницу. Напротив, уперев локти в стол, сидел родной брат мамы, а стало быть, мой дядя, полковник авиации Рубочкин Валерий Александрович. В семейном кругу Валерунчик. Собственно, водка полагалась не мне, а ему.

– Ну, вот поговори с ним, Валера! Не хочет он в Курган ехать!

Дядя выдохнул и сорвал водочную «бескозырку». Налил. Задумчиво потрепал свой кудрявый чуб.

– Да? Ну а что так, Саша?

Я молчал. Все уже сто раз было говорено. Январь. Десятый класс. Пора решать, кем быть. В нашем классе все пацаны идут в авиацию. Кто в вертолетное училище документы подавать собирается, в Сызрань, кто Воронеж на авиационного инженера, кто в Балашов, в транспортную авиацию. А я не хочу летать. Бывало, нам, маленьким, в школе, на уроке мужества, толковали про юность какого-нибудь авиационного генерала: «А в пятнадцать лет маленький Вася заболел небом». Как заболел? Заразился? От соседки по парте? Профессия – это ж не триппер, не корь, не ангина, в конце концов. Время идет, пятый класс, шестой, седьмой… Начинаются дурацкие вопросы родственников и знакомых: «А кем ты хочешь быть? Не знаешь? Никем?» Да откуда я знаю? Я что, пятую жизнь живу? Да, может, и пятую, но кем до этого был? Кузнечиком, коровой, деревом? Хорошо. У нас в Монино, в гарнизоне, подход простой. Спрашивают, не кем будешь (естественно, военным), а сразу – в какое училище собираешься поступать. Не в институт ведь гражданский. Ты ж не больной. А у меня есть своя мечта. Я хочу быть горным стрелком. Вот выбрал себе училище в Орджоникидзе. Пехотное. Сначала домашние крутили у виска пальцем: «Тююю, с ума сошел!» А время поджимает, в военкомате ждут заявления. И начались уговоры. Ладно, мол, летать не будешь, иди в авиационные комиссары. Есть такое училище, КВАПУ, на Урале. Дед был генералом авиационным. Был. На этом свете я его не застал. Папа служит в академии Ленина, а там замполиты учатся. Повышают свою комиссарскую квалификацию. И меня в эту среду? Ага, щассс. Все на полигоне, на войне, а я в штабе, с папочкой под мышкой. Тфу ты. Не хочу.