Шутки в сторону - стр. 7
Одно радовало Полину Аркадьевну: в гарем он жен не собирал. Каждая паслась на своей полянке. Зухра – в ауле; Тамара (толстая бабища в норковом чехле) – в городе, на купленной после рождения сына квартире; Полина – в собственном особняке, рядом с забитым провиантом холодильником.
Открытие, сделанное столь внезапно и больно (в полном смысле этого слова), чуть не уложило мадам Полину в нервную клинику. От обиды и горечи она едва не поддалась искусу и не сожгла все накрахмаленные рубашки Теймураза Асламбековича. Приехавший вечером Тимурчик получил графином в пузо (мадам целилась в лоб, но промахнулась) и свою порцию проклятий. Полина прыгала и бесновалась, топала ножкой в пушистой тапке и брызгала слезами…
Подобные выходки всегда проходили с Григорием Павловичем, но мужчины с гор народ конкретный. Тимур перехватил ее руку, сжал до синяков и произнес:
– На первый раз я тебя прощаю, женщина. Но повторять еще раз не советую. Я – хозяин. Все?
И Полина Аркадьевна поняла, что крепко влипла. В момент, когда коварный Караулов благословил их связь, она попала в узы крепче супружеских. Полная зависимость от Тимура сделала ее женой лучше всяческих бумаг и документов.
Толстая Тамара попыталась еще раз вразумить разлучницу, приехала снова напугать и побить, но вместо отпора получила слезную просьбу:
– Да забери ты его совсем!! И сама проваливай!
Бабища так и села на лавочку, поверх наметенного сугроба.
– Забери?
– Да! Да! У меня муж есть! В тюрьме… правда… – Полина пригляделась к сопернице и заметила, что у той под слоем грима чернеет огромный синяк на скуле. – Это он тебя так?
Бабища ничего не ответила, подобрала полы норковой шубы вместе с половиной сугроба и, вставая, все же пригрозила кулаком:
– Смотри у меня. Он – мой.
– Да бога ради, – напутствовала ее Полина, запирая ворота.
Жизнь и далее на какое-то время потекла своим чередом. Тимур попеременно ночевал то у одной «жены», то у другой, бдительно следил за пополняемостью холодильника и неизменно оставлял деньги на хозяйственные нужды.
Иногда он ненадолго уезжал на родину. И Полина начинала скучать. Бродила по огромному пустому дому, грызла карамельки и с ленивым ужасом представляла, как через несколько лет достигнет габаритов Тамары. Деньги, оставляемые Тимуром на прикроватной тумбочке, позволяли ей вызывать парикмахера и массажиста на дом, новые тряпки радости не приносили – она почти никуда не выходила, – письма от Гриши из Мордовии нагоняли тоску.
Бывшего мужа она почти возненавидела.
Если бы не его трусливое, лукавое коварство, Полина навострила бы когти и зубы, попыталась карабкаться и, возможно, так ей казалось, получила бы от жизни больше. Не без ударов и ошибок, но больше. Живее, во всяком случае.