Шут. Книга III - стр. 52
В своей комнате он ничком повалился на кровать и долго так лежал, не поднимая головы. Пристально смотрел на длинные шерстинки белого одеяла, словно от их пересчета зависела вся жизнь.
Страха не было. Только глухое отчаяние и предчувствие неотвратимой беды. Перед этой бедой меркла даже угроза военного вторжения феррестрийцев. Как же сильно хотелось Шуту вернуться назад и изменить содеянное… Как невыносимо разрывала душу необратимость…
А ведь тогда все казалось таким простым и правильным. Даже прекрасным.
Шут водил пальцем по шерстяным складкам одеяла, вспоминая безумную магию той ночи. Былого не изменишь, как ни крути. И он понимал: это конец. Пусть с небольшой отсрочкой, но именно конец всему хорошему: дружбе, доверию короля и доброму имени графа Ветра. Хотя об имени Шут не жалел – было бы о чем…
Конечно, Торья едва ли собирался идти к Руальду в ближайшие дни, не для того он стращал Шута. Власть… Этот человек так хотел власти! Пусть даже над теми, кто беззащитен и зачастую уже обречен на смерть. Всякий во дворце знал, как министр безопасности уважает пыточные орудия. Узники Чертога наверняка молились о том, чтобы Торья никогда не обратил на них внимания. Да и люди свободные, даже родовитые, старались обходить его по широкой дуге.
А Шут попался.
И какая теперь разница, откуда у Торьи эта информация. Она есть. И осведомленность Руальда – лишь дело времени.
Остаток дня незаметно перешел в долгий вечер. Шут поднялся с кровати, только когда почувствовал непреодолимое желание посетить уборную. За окном давно стемнело. Уже открыв дверь в ярко освещенный факелами коридор, он мельком бросил взгляд на зеркало и удивился бледности своего лица.
«Я похож на мертвеца…»
В какой-то мере Шут действительно ощущал себя почти неживым.
В уборной он столкнулся с дворцовым лютнистом. Тот был хмур и неопрятен. Длинные русые волосы музыканта свисали грязными сосульками, а от камзола так смердело, что сомневаться не приходилось: всю прошлую ночь до самого утра лютнист кутил напропалую, а потом долго отсыпался. Вероятней всего, в канаве.
– Что, Пат, все так ужасно? – спросил он, завидев сочувствие на лице Шута. Даже попытался улыбнуться, хотя получилась у него лишь кривая усмешка.
Шут вздохнул. Ему бы эти проблемы. Лютнисту он посоветовал сходить к прачкам, а сам возвратился в свою комнату, где опять долго сидел в темноте на полу, на сей раз даже не разглядывая ничего. Он закрыл глаза, обхватил колени руками и просто слушал свое дыхание, пока не убедился, что сердце бьется почти ровно, а мысли уже не мечутся, как дикие куры по амбару.