Шут. Книга III - стр. 38
Шут расстроился. Конечно, он не надеялся особо, что его идея увенчается успехом, но все же… Проглотив разочарование, он привычно сделал вид, будто все хорошо, искренне поблагодарил свою собеседницу и даже проводил ее обратно в мастерскую. А сам по старой памяти решил заглянуть на кухню, где всегда находил утешение после любых неудач, будь то упавшая булава или грубые насмешки Тодрика.
«Пообедаю, – решил Шут, легко сбегая по ступенькам парадной лестницы, – а потом найду Руальда, все ему расскажу. Может, вместе чего придумаем!»
С утра они еще не встречались. У короля, судя по всему, опять возникли срочные дела государственной важности – выслушивать очередные прошения или жалобы в тронном зале. Сердитые голоса с той стороны дворца разносились по всем анфиладам.
«Небось, рядится с каким-нибудь начальником купеческой гильдии. Или молодые бароны опять земли поделить не могут…»
Покушения там или нет, а государственные дела никогда не ждали. Но Шуту такие собрания вовсе не казались интересными, в отличие от запаха свиных шкварок.
Поварихи Шутова прихода не заметили – они были увлечены своей местной драмой. Одна из девочек-помощниц сидела возле большого стола, заваленного овощами с зеленью, и, громко рыдая, баюкала перевязанную наскоро руку. Шут даже издалека почувствовал, что это ожог. Не слишком сильный, но ужасно болезненный, а главное – исключающий всякую работу на ближайшие несколько недель.
Очень хотелось помочь. Ведь там и дел-то… на пять минут. Но нельзя… Нельзя!
От досады Шут стиснул зубы. Он почти ненавидел себя в этот момент.
Кухарки шумели, одна другой горластее: неловкую дуреху им было жаль, но на долгие утешения никто времени не имел. Судя по всему, во дворец нагрянул какой-нибудь граф со свитой не меньше двух десятков ртов: огонь развели сразу под пятью большими котлами, деревянных столов не видно было под горами снеди.
«И кого это к нам принесло?» – подивился Шут. Бросив печальный взгляд на зареванную девчушку, он вздохнул и, так же незаметно, как появился, вышел прочь.
Бывают такие дни, когда и кухня не радует.
Впрочем, Шута в последнее время вообще мало что радовало. Без Элеи он чувствовал себя так, словно лишился важной части тела. Или души. Он нигде не находил себе покоя, часто просыпался по ночам, а если спал, то снова видел бесконечные сны-лабиринты о чужих жизнях.
Пару раз, когда становилось особенно тревожно, Шут делал странную, с точки зрения обычных людей, вещь – уходил к старому кладбищу при дворцовом храме. Место это больше походило на парк, чем на обитель скорби. Шут медленно бродил меж высоких дубов, ясеней и кленов, смотрел на старые надгробия, думая о скоротечности жизни. А потом неизменно останавливался у небольшого камня над совсем еще свежим холмом. Земля в этом месте не успела порасти травой, и прошлогодние листья не путались в ее сухих стеблях, как повсюду вокруг. Шут садился рядом, доставал свою маленькую флейту и начинал играть. Долго-долго… Тонкая свирель тосковала о прежних днях, о кострах в степи, о вечерних байках дергитского шамана, о смелом мальчишке, который жил так мало и умер так славно… Иногда Шуту казалось, что кто-то наблюдает за ним в стороне, но он не взялся бы сказать наверняка – человек это, дух или просто ветер среди голых еще ветвей ясеня.