Шушмор. Наследие исполинов - стр. 26

В это самое время из кабинета доктора донесся какой-то странный протяжный шепот. Рука дернулась, и едва не прозвучал выстрел. Лишь в последнюю минуту Зубов остановился, так и не нажав на спусковой крючок. А дальше настало оцепенение, потому что он увидел нечто невообразимое. Черный сгусток с явными человеческими очертаниями мерным шагов вышел, а точнее будет сказать – выплыл, из врачебного кабинета. Немного постоял на месте – человек-призрак взирал на непрошеного гостя. А затем начал в буквальном смысле слова подниматься к потолку.

Ивану Федоровичу безумно хотелось выстрелить. Или просто опустить оружие и перекреститься. И хотя человек он был ненабожный, но сейчас считал это единственным способом спасения.

В ту минуту, когда темное очертание добралось до середины потолка и нависло прямо над изуродованным телом доктора, Зубов ощутил, как последствия взрыва навались на него с новой силой. Голова закружилась, тело стало ватным. Перед глазами все поплыло, и сыщик в один миг окончательно лишился чувств.

***

       Вокруг было многолюдно. За забором толпился народ, который как не старались разогнать двое бородатых мужиков, а все без толку. Зубов попытался приподняться, но слабость взяла верх.

– Лежите-лежите, ваше благородь. Местный конюх сказал, что прыгать вам покамест не стоит, – предупредил его Гвоздев.

– Конюх? – не понял сыщик.

– Да, – кивком подтвердил околоточный. – Тепереча пока нам нового доктора выпишут из города, и он не доберется до нашей Тмутаракани… В общем, покамест вас конюх полечит. У него, слава Богу, хоть какое-то понимание в этом деле имеется.

      Сыщик кивнул, но это не означало, что он согласен с этой довольно-таки сомнительной идеей.

– Сейчас я его к вам направлю. Ну а сам по делам, прошу уж меня простить…

      Гвоздев быстро удалился, на ходу отдавая какие-то распоряжения полупьяному дворнику.

      Из дома покойного Поллинария Всеволодовича донеслись недовольные крики – видимо, высокое начальство из ближайшего города уже прибыло на место убийства и теперь устраивало разнос местным лоботрясам.

      Иван Федорович все-таки нашел в себе силы подняться и, с трудом, но все же, принять сидячее положение. Перебинтованная голова ломила, словно с хорошего похмелья. Радовало лишь одно: мир вокруг больше не плыл, а оставался в правильном для его разума положении.

      Кто-то из толпы, выставив вперед указательный палец, предупредительно крикнул:

– Гляньте, несут! Разойдись, рыбяты…

И правда, на крыльце показались двое – в грязных фартуках и темных картузах.