Шурави бача - стр. 2
– Ну, как тяжба твоя, солдат, а-а-а? – грозно гаркнул он басовитым, с хрипотцой, голосом. – Все нормально, а-а-а? – обратился он к Сергею, продолжая бесцеремонно сморкаться, но ожидая ответа на поставленный вопрос.
Сергей это почувствовал и поспешил ответить незамедлительно:
– Так точно, все нормально, товарищ старший прапорщик, – отрапортовал он, пряча окурок сигареты у себя за спиной.
– Ты смотри, солдат, – повернувшись к нему лицом и извергнув перегарный выдох, погрозил пальцем Федоров. – Ты смотри в оба. Враги не спят, дембель в опасности. Ты понял, солдат, а-а-а?
– Так точно, товарищ старший прапорщик, – ответил Сергей.
Нахмурив брови, Федоров посмотрел по сторонам и, убедившись, что все в порядке, служба идет своим чередом, засунул в рот большой толстый грязный палец и, покрутив его во рту, словно выискивая что-нибудь мокрое в наступившей после очередного запоя сухости, поднял руку вверх над головой, потом вдохнул всей своей могучей грудью свежий утренний воздух, как бы подчеркивая свою принадлежность к солдатской губе, и зашел, покачиваясь, обратно, небрежно хлопнув старенькой дверью караульного помещения. В последний месяц службы, уже перевалившей за установленный срок, он частично освободился от своих обязанностей и беспробудно пил гадкую на вкус и вид афганскую самогонку. Но по-прежнему оставался хозяином солдатской гауптвахты и долг выполнял исправно, принимая провинившихся солдат на свое временное попечение.
– Заходите, мои дорогие судари, – говорил ласково он, распахивая большие тяжелые железные двери перед вновь прибывшими в его ведомство, освещая потоками света крутые бетонные ступеньки, уходящие вниз, в яму, где находилась батальонная гауптвахта.
После всего, сделав некоторые распоряжения в своем хозяйстве вновь заступившим в караул солдатам, пожав руку начальнику караула, он уходил к себе. В специально отведенной для него комнате в глубине караульного помещения он и проводил время, наслаждаясь «шаропом» – самогонкой местного производства, для быстрого помутнения в головах шурави настоянной на курином помете и карбиде, или, в крайнем случае, вином «кастолином» на виноградных косточках, которое по первому требованию ему поставлял сын знакомого афганца-дуканщика из соседнего кишлака.
А когда опускались над батальоном сумерки, он, пьяный, прогуливался по территории со своим страшным другом вараном на длинном кожаном поводке, нагоняя страх на встречных.
– О-о-о!! Появилось то, что не запылилось, – проговорил со злой ухмылочкой начальник штаба батальона, капитан Кривенко, привстал со сбитой крест-накрест скамьи в офицерской курилке и нервно отбросил окурок сигареты в покрышку колеса БТР, вкопанную наполовину в землю и служившую урной для мусора. – Дед вывел прогулять своего урода, как он мне надоел, скорей бы его отправить в Союз, надоел до чертиков, – произнес Кривенко как-то брезгливо, пристально вглядываясь в появившиеся на фоне быстро блекнущего неба силуэты. – Опять будет сейчас доставать меня насчет своего дембеля. А что я могу сделать, если нет замены для него, красавца, не дают с центра никого, – продолжал он, обращаясь взглядом к рядом сидящему офицеру. – Надо отсюда сматываться, пока он меня не заметил. – Он встал. – Да, чуть не забыл, скажи ему, если будет надоедать, что да где, ну, насчет меня, я уверен, что он не без причины сюда рулит со своим уродом, скажи ему, что я в бригаду уехал утром, хорошо? Я на сто процентов уверен, да что там на сто, на двести, – он посмотрел на своего собеседника, который все это время молчал, – он опять нажрался в своей «яме». Его пьяная морда все равно не поймет, в чем здесь дело. С ним сейчас бесполезно разговаривать о чем бы то ни было, только нервы портить в таком состоянии. Не могу понять, как он пьет эту гадость, этот «шароп», если бы нормальный, чистый – другое дело! А то такая муть, заблудиться можно, да еще намешанный черт знает чем. Ну ладно, я обойду территорию – и в модуль. Ну, так договорились? Хорошо?