Шум - стр. 30
– Это моя виолончель!
Габриэла не сразу вспоминает, где она его слышала, но когда под натянутую ленту подныривает мужчина, чья щетина выглядит как порезы, все складывается у нее в голове.
– Простите за весь этот бардак, – обращается он к публике, – это мое, все в порядке.
– Что значит в порядке?! – Охранник пробуждается от экзистенциальной комы, в которой находился с рождения. – Так не делают, когда в стране с безопасностью полная…
– Ты прав! Прав, – успокаивает его мужчина примирительным тоном. – У меня сегодня голова вообще не соображает. Утром играл здесь с сыном и забыл виолончель. А у меня концерт сегодня! Спасибо вам огромное! И простите. Вы делали свою работу, и, слава богу, нам есть на кого положиться.
Мужчина направляется к виолончели с уверенностью, которая растет с каждым шагом. Габриэла думает: этот человек понимает, что есть шанс, пусть и мизерный, что это бомба, но ему, похоже, нечего терять.
Новость принимается как непререкаемый факт, и трио рассыпается в атональную какофонию: кто-то ругает мужчину за безответственность, другие благодарят Всевышнего – благословен Он. Молодая мать бросается и хватает свой телефон, будто это птенец, выпавший из гнезда.
Но как только мужчина касается футляра виолончели своими короткими пальцами, которыми он не сможет взять даже октаву, из уст Габриэлы вылетает:
– Это моя виолончель!
Охранница, уже составившая в голове отчет о происшествии и перешедшая к решению нелегкого вопроса “Что мы сегодня будем кушать?”, дергается. Откуда вылезла эта мышь и какая связь между ней и огромным черным футляром?
– Это моя виолончель, – бормочет Габриэла, – я положила ее там, когда пошла скатиться со слона, и… – Габриэла понимает, насколько невероятно, что девочка ее возраста может кататься на горке для малышни. – Вот! Эта женщина видела меня здесь. – Она разворачивается к старушенции, бормочущей благословения. – Вы же помните меня? Да?..
– Прости?.. – Обнажаются сияющие искусственные зубы.
– Ты ошибаешься, милая, это моя вещь, – сухо произносит мужчина и подхватывает футляр.
– Она моя! – кричит Габриэла.
И раз инцидент оказался неисчерпанным, трио снова объединяется.
– Если она твоя, – хором вопрошают три голоса, – почему ты все это время молчала?
Габриэла не знает, что на это ответить. Она пытается вспомнить какую-нибудь примету, опознавательный знак на инструменте, который докажет ее правоту, если ей предложат, как на Соломоновом суде, распилить виолончель и ей, как подлинной владелице, придется отказаться от нее, потому что даже мысль об этом невыносима.