Штык ярости. Южный поход. Том 1 - стр. 21
Под конец завтрака, когда мы раздавили водку, я осторожно поинтересовался:
– Ваше сиятельство, что говорят доктора о вашем здоровье? Можно ли надеяться на скорое выздоровление?
Суворов сердито сверкнул глазами.
– Каркают, аки вороны, твои доктора. Горят мои ноги в «антоновом огне», а они умом разбежались, кто куда. Один одно талдычит, другое второе, третий вообще отрезать хочет. Это ж как я перед богатырями моими безногий-то появлюсь?
– Но «антонов огонь» и вправду опасная хворь, – возразил я. – Может, стоит…
Старичок бросил ложку в горшок, отпихнул поднос, чуть не опрокинув его. Кстати, несмотря на энтузиазм, я заметил, что ел он очень мало.
– Да ты совсем с ума слетел, Витя? Мои докторы – это баня, молитва, солнышко да свежий воздух! Никакие другие шарлатаны меня не поднимут на ноги. Царь обещался прислать лекаря, да что-то запамятовал.
Он сердито шевелил губами и хмурился, а я подумал, что гангрена или «антонов огонь», как ее тогда называли, и в наши дни требует особого ухода. Если затянуть лечение, дело плохо.
Только вот как обеспечить Суворову условия лечения двадцать первого века в начале девятнадцатого? Я не врач и против гангрены еще с деревни слышал народные средства лечения – ржаным хлебом или бараньей печенью. Может, попробовать их предложить, все равно ничего не теряем?
– Мне бы в чистое поле выехать на горячем коне, – с горечью сказал Суворов. – Подышать травкой, испить водицы. В Кобрино хочу, слышишь, Прохор?
– Дак я бы с радостью, – пробурчал камердинер. – Но царь-батюшка не изволит-ж разрешать.
– Это верно, опять ему камарилья в ухо влезла, – досадливо поморщился Суворов. – Запер меня в четырех стенах, как в гробу.
От этих слов повеяло безысходностью, будто бы в доме и в самом деле показался призрачный лик скорой смерти полководца. На миг наступило неловкое молчание, а затем внизу послышался шум и звуки громкого голоса.
– Вот и Митя вернулся, – тяжко вздохнул полководец. – Сейчас будет потчевать меня сонетами на закуску.
Он глянул на меня и спросил:
– Какие еще стихи знаешь, голубчик? Покажи Мите, пусть знает наших.
Я улыбнулся и кивнул, но в душе понимал, что в поэтическом батле, конечно же, потерплю позорное поражение. Ведь мне противостоял Дмитрий Хвостов, один из образованнейших людей эпохи. Впоследствии он будет знаком с тем же самым Пушкиным. Хоть современники и называли Хвостова типичнейшим образчиком графомана, на деле все обстояло не так просто. Один мой сокурсник по университету, эксперт по истории литературы, отзывался о Хвостове с уважением.
Мало того, что он трудился на поэтическом поприще, так еще и старался бескорыстно помочь коллегам по цеху. Его записки о литераторах первой половины 19 века и в наше время изучаются учеными и служат богатейшим источником информации. Короче говоря, даже с моими продвинутыми познаниями Пушкина и Лермонтова, мне пришлось бы сильно попотеть, чтобы превзойти Хвостова.