Штык ярости. Южный поход. Том 1 - стр. 12

– Да уж, верно говоришь, – задумчиво ответил городовой, осматривая смартфон. – Оружие, вишь, изуверское некое таскает с собой. Неужели австрийский шпиён? Прибыл, видать, по душу отца нашего родимого, князя Италийского?

Негодуя, он случайно нажал кнопку разблокировки экрана и дисплей вспыхнул синим огнем. Испугавшись, городовой уронил смартфон на пол, а я мысленно выругался.

К счастью, пол был дощатый, а не каменный и телефон не разбился. Экран потух и городовой, перекрестившись, поднял его.

– Бесовские штучки, – проворчал он и погрозил мне пудовым кулаком. – Ишь, я тебя ушатаю за твои шалости.

Комиссар пощупал острое лезвие перочинного ножика, усмехнулся и отложил. Взял ключи, тоже улыбнулся.

– Все у него диковинное, заокеанское. Думал, что мы не разберемся, что к чему. Вот ключи от дома, а вот от тайника, сразу видно. Вот туда-то ты нас и отведешь, лазутчик, понял?

Городовой взял презервативы.

– А это что такое? Сдается мне, тоже для шпиёнства это.

Он понюхал, уловил аромат клубники и добавил:

– Хотя, может и семена какие. Видать, урожаи наши погубить решил, окаянный.

– Как же, семена, – не удержался я. – Для хранения семян, вот так вернее будет.

– Цыц, крыса! – шикнул комиссар. – Мы с тобой еще разберемся. Отведи его, Паша, под замок. Мы пока придумаем, как дальше быть.

Городовой отвел меня в зарешеченную комнату и запер дверь. В итоге, первые мои попытки разобраться в окружающем мире привели меня, можно сказать, в тюрьму.

Каморка, куда меня заперли, оказалась тесной, с небольшим оконцем, куда не пролез бы и ребенок. Я сел на старую скамейку у стены и призадумался о своей горькой участи.

Как я уже говорил, в душу мою закрались смутные подозрения, что все это не совсем видения моего воспаленного мозга. Ведь если бы это было так, я бы мог воздействовать на реальность силой мысли. Или получил бы хоть какие-нибудь подтверждения иллюзорности происходящего. Пока что фактом оставалось только то, что меня заперли в кутузку павловских времен и принимают то ли за психа, то ли за агента иностранной разведки.

Так и не придумав ничего в утешение, я решил ободриться мыслью, что изучение обустройства имперских тюрем и расследования преступлений само по себе дает богатый материал для открытий. Но сидеть на жесткой скамейке было неудобно, мое голодное брюхо недовольно урчало, а еще я обнаружил на стенах клопов. Все это служило слабым утешением для невольного исследователя российской истории.

Впрочем, когда за окном стемнело, солдат принес мне овощную похлебку с хлебом. Я поужинал, воспрял духом и позволил спросить у солдата: