Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны - стр. 9

– А настроение какое у бойцов, товарищи офицеры?

– У всех по-разному, товарищ майор, – ответил комроты-два Заяц. На зайца, вообще-то, он похож не был, скорее на волка – поджарый, мускулистый с хищным блеском в глазах. – У всех по-разному. У кого-то боевое, у кого-то трусливое, кто-то равнодушен к своей судьбе…

– А чаще всего?

– Воюют все нормально, если вы об этом, товарищ майор. Самострелов у нас не бывает. За самострел в штрафбате один приговор – расстрел.

– Особист суровый?

– Обычный, – пожал плечами Лаптев. – Закон такой. Все тут кровью искупают, а самострельщика что, в тыл везти? Нет уж, пусть тут и лежит. Вот был у нас случай – немец бомбежку устроил, так три умельца под шумок друг другу задницы и прострелили. Да не просто, а через буханку.

– Через буханку-то зачем? – не понял Крупенников.

– А чтоб нагар пороховой вокруг раны не отпечатался. Так быстро всех троих раскусили. У одного пуля в кость попала и отрикошетила в живот. В санбате ее, конечно, достали, но он все одно помер. А тут еще двое с похожими ранениями. Ну, и раскололи паразитов. Сознались голубчики у особиста как миленькие.

– Шлепнули?

– За милую душу. И закопали тут же.

– А домой что сообщили?

– А вот это уже, товарищ майор, от вас зависит. Батя всегда писал в похоронках, что, мол, пал смертью храбрых в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Семьям не надо знать, что их отец шкурой оказался, они-то в этом не виноваты…

– А у нас в роте был случай, – вступил в разговор врио командира 3-й роты лейтенант Свинцов. – Во время боя один переменник себе на ноге ножом несколько разрезов сделал и под кожу осколки засунул.

– А говорите самострелов мало, – ухмыльнулся Крупенников.

– Так больше и не было, товарищ майор!

– Ну-ну… – скептически покривился комбат. – Давайте личный состав на построение. Будем знакомиться.

Майор вышел под жаркое солнце августа сорок четвертого, когда штрафной батальон уже выстроился в четыре шеренги буквой «П». Он неторопливо шел вдоль строя, рассматривая лица бывших офицеров, а ныне штрафников, и пытался понять, заглядывая в их глаза, – что движет ими? Страх? Жажда свободы? Раскаяние? Отчаяние? По своему двухлетнему военному опыту – а два года войны, как известно, стоят двух десятков лет мирного времени – он знал, что, лишь поняв этих людей, он сможет командовать ими, сможет послать их в бой не веря, но зная, что они выполнят приказ с честью. А чтобы понять их, бессмысленно листать личные дела, изучать характеристики командиров или прислушиваться к мнению замполита. Нужно в первую очередь увидеть глаза своих бойцов.