Штормовое предупреждение - стр. 8

Потери наши, правда, оказались невелики – разбит один аппарат Морзе и ранено двое офицеров. Я – в их числе. И в Курском военном госпитале, куда меня направили на излечение, меня нашло письмо от Артура Фраучи, самого моего близкого приятеля по Петроградскому Петровскому политехническому институту.

Почта ещё работала исправно и после третьего письма, совпавшего со временем моей выписки на долечивание в домашних условиях, состоялась наша встреча.

Мне, честно говоря, поначалу было не совсем понятно, почему Артур променял важную для воюющей России работу проектировщика в Металлургическом бюро профессора Грум-Гржимайло на службу в Управлении по демобилизации армии и флота. Ни в его квалификации – он, золотой медалист, окончил с отличием отделение Политехнического института имени Петра Великого, – ни в патриотизме его, россиянина во втором поколении, я не сомневался. Но сам для себя нашёл объяснения.

Сначала то, что деятельная натура сына швейцарского итальянца и эстляндки требовала результатов более скорых и наглядных, чем долгие металлографические исследования.

А позже, когда мы проработали бок о бок в Управлении по демобилизации в бурлящем котле донельзя политизированного Петербурга и во время выездов в губернские комиссии, нашлось ещё и другое объяснение. То, в котором я уверен и по сей день.

Политические симпатии, которыми Артур щедро делился со мною в годы студенческой дружбы, теперь переросли в его душе в настоящие убеждения.

И вскоре перешли и ко мне.

…А во второй половине декабря я возвратился на службу в армию, – насколько это ещё можно было назвать армией. Раскол страны на несколько больших масс – я не называл их классами, как это делал шурин Артура, большевик Кедров, – накатил и на армию. За много полгода между моим ранением и возвращением в строй она совершенно преобразилась. Живописать сие не стану – без меня перьев найдётся достаточно, – тем более, что собственно мою службу, армейскую связь, прибежище технических специалистов, перемены затронули в наименьшей степени.

Перемены же во мне самом и вовсе афишировать не следовало. Хотя, по совету Артура, моего однокашника, более опытного в подпольной работе, в новые, советские документы мне вписали уже другую фамилию. Я сам её себе придумал – «Юньковский», от названия села Юньки, которое с давних, чуть ли не Елизаветинских времен, было родовым поместьем моих предков. Села, на окраине которого стояли кованые чёрные кресты над могилами матери, отца и сестрёнки и где до сих пор, наверное, зияли провалы в кровле родительского дома, в который я никогда не вернусь. Только записали мою новую фамилию неправильно, на слух – получилось «Янковский». А позже как-то потеряли букву «к», и получилось очень конспиративно – Яновский.