Штормовое предупреждение - стр. 4
Узел армейской связи был оборудован достаточно прилично. Здесь стояли две новых радиостанции английского производства, основной и дублирующий аппараты искрового радиотелеграфа, три телеграфных аппарата Юза, аппарат Бодо и телефонный коммутатор.
На пятом дежурстве, когда меня уже совершенно перестали воспринимать как пришлого и новичка, мне уже поручили обслуживать «верхний» аппарат на прямой линии спецсвязи (со Ставкой в Могилеве и Петербургом), стоящий в отдельной комнате. Как положено – с охраной, с выделенными шифровальщиками и ремингтонистами. Замечательный контраст с нелепицей и разболтанностью, которые процветают в строевых частях, и которые я успел вкусить за полгода до госпиталя.
Линия спецсвязи проходила дальше на юг, как несложно было догадаться, – к Одессе, Севастополю и Тифлису. Точный маршрут её прохождения составлял государственный и военный секрет в куда большей степени, чем кодировка адресатов или шифровальные блокноты, которые развозились ежемесячно фельдкурьерами. Собственно, маршрут её меня и не интересовал, пока…
Пока наше наступление на участке, где никаких серьёзных сил противника не предполагалось, не натолкнулось на мощное сопротивление и убийственный артиллерийский огонь немцев. Никаких немцев здесь не предполагалось вообще, а от прежнего нашего основного противника, австрияков, никак не ожидалось ни такой сильной артиллерии, ни такой умелой и упорной пехоты. Наступление, то есть попытка нашего наступления, обернулась большой кровью. И больше всего растрепали полк, в котором я начинал и заканчивал недолгую свою фронтовую службу, в котором обрёл много друзей и ещё больше – разочарований. Мой полк.
Три дня гремела, ненадолго ослабевая, канонада, пока поднимали, срывая голоса, свои роты поручики – и пока подпоручики, а то и прапорщики, а то и унтера – уводили остатки этих рот, остатки мужиков в перепачканных грязью и кровью мундирах на исходные, в свои траншеи. Оставляя в воронках и разбитых траншеях первой линии вражеских окопов, или просто на поле между первой и второй линиями, старших по званию и таких же, только иссечённых свинцом и сталью, хлеборобов и разночинцев, тружеников и мечтателей…
Отголоски канонады хорошо были слышны и у нас, на узле связи. Но они не перекрывали писк морзянки и неумолчный стрекот телеграфных аппаратов. Суть происходящего стала понятна по первым же донесениям. Не только мне, естественно, – прежде всего штабу армии.
Но какое-то время сам Алексей Алексеевич и его начштаба, похоже, ещё надеялись, что у германских артиллеристов боезапас истощится, «зольдатен унд официрен» поредеют, а резервы не успеют подойти. Но радиоперехват – моя основная обязанность с тех самых пор, как выяснилось, что я умею читать немецкую морзянку и расшифровывать их простенькие коды, и оценили уровень моего немецкого, – эти упования развеял. Ещё, правда, оставалась надежда, что германцы дают в эфир дезинформацию, преувеличивая свои возможности. Эта надежда обошлась новыми сотнями потерь на обходных направлениях и полным исчерпанием запасов у наших артиллеристов в неравной контрбатарейной борьбе.