Шторм света - стр. 24
Но лишь потому, что он зажмурился.
«Я сплю».
Сознание мерцает, и буря вокруг него утихает.
Кэмерон дрейфует в темноте и постепенно к нему возвращаются ощущения. Он лежит на жестком матрасе, его ноги укрыты светлым одеялом. На указательный палец что-то несильно давит, и Кэмерон понимает, что это датчик частоты пульса. Пульс у него шестьдесят два удара в минуту. Откуда он это знает?
На левую руку что-то давит сильнее, чем на правую; чьи-то маленькие, прохладные пальцы крепко обхватывают его ладонь. «Мама», – думает он. Логично – кто еще может рядом с ним сидеть? Странно другое: он точно знает, что мать сидит так с 6.14 утра, одной рукой сжимает его ладонь, а в другой держит телефон и то и дело набирает сообщения сестре, рассказывая о состоянии сына. Кэмерон знает, что мать звонила на работу и с кем-то говорила три минуты и тридцать шесть секунд. Еще он знает, что, перед тем как позвонить на работу, мать звонила Жако… знает, что Жако тоже здесь. Жако отправил своему начальнику смс, еще даже не закончив разговор с матерью Кэмерона, – якобы у него возникла чрезвычайная ситуация в семье… Жако наврал дежурившим на посту медсестрам, сказав, что он брат Кэмерона. Откуда Кэмерон все это знает? Каким образом?
Ответ приходит к нему автоматически:
«Имя Жако в системе. Он соврал, и ему позволили пройти, зарегистрировав как члена семьи».
Следующий вопрос тоже возникает в голове автоматически:
«Откуда я знаю, что имя Жако в системе?»
На этот раз вопрос повисает в пустоте. Кэмерон не может на него ответить, не может сосредоточиться, а когда пытается это сделать, мысли путаются. Кэмерон не знает, откуда ему все это известно: информация просто есть. Мама позвонила Жако, и Жако примчался. Он совсем рядом, очень близко, в комнате, читает новости в телефоне.
Заголовок гласит: «Звезда YouTube: юноша найден живым после кораблекрушения на острове Эри».
Рядом размещено фото Кэмерона.
На долю секунды его сознание фокусируется на этих словах с ослепительной ясностью:
«Меня назвали звездой!»
В следующую секунду мысли словно взрываются и разлетаются во все стороны потоками белого шума. Глаза Кэмерона распахиваются, глядят на потолок, не видя его, потом закатываются, и он чувствует, как его мозг вспыхивает огнем. Заметка в новостях, посвященная ему, вытесняется тысячей изображений, проносящихся в сознании с огромной скоростью, как будто у него в голове показывали слайд-шоу, и оно вышло из-под контроля. Это фотографии: рассвет над озером, падающие листья, какая-то женщина улыбается, держа в руке бокал вина. Пухлый младенец спит рядом с еще более толстой таксой, одетой в костюм хот-дога. Куры на чьем-то заднем дворе, дождь на улице, дюжина изображений какого-то парня – тот стоит перед зеркалом в ванной, сняв рубашку. В этом пестром каскаде Кэмерон узнает несколько лиц: мама, Жако, даже он сам – малыш, ребенок, подросток, – но не может сосредоточиться на этих картинках, они сливаются в сплошное белое пятно. К горлу подступает тошнота: мерзкое ощущение не проходит, лишь усиливается. Картинки – это только начало: сотни тысяч кадров из жизни незнакомцев, и за каждым из них скрывается какая-то информация, она накатывает на него, подобно гигантскому валу. Кэмерон точно знает, сколько в больнице пациентов и почему они здесь; он знает давление, сердечный ритм и уровень кислорода в крови каждого из них, а также предписанное им лечение. Знает, что где-то в этом здании один человек только что разослал своим родственникам групповое сообщение: «Отец угасает, приезжайте скорее», – и что в другом крыле красный, визжащий младенец только что познакомился со своими бабушкой и дедушкой, проживающими в Аргентине, – по Скайпу, разумеется.