Шрамы как крылья - стр. 14

Я откидываю голову назад, пытаясь сдержать подступающие слезы. Из-за шрамов на щеках нижние веки провисли и больше не удерживают влагу.

Но я не заплачу. Не здесь.

Стараясь успокоить сердцебиение, я иду дальше по коридору и твержу себе, что нуждаюсь в этих людях не больше, чем они во мне. Я держу голову высоко поднятой, но на самом деле хочу лишь спрятаться от взглядов, забравшись в один из этих шкафчиков. Их взгляды напоминают мне, что я другая, и еще одну более глубокую истину: я – одинока.

На меня можно глазеть, но разговаривать со мной нельзя.

Поэтому мне и не нужны зеркала – я вижу свое отражение в глазах окружающих. Мое лицо всегда смотрит на меня.

Я притворяюсь, что не заметила пихающих друг друга локтями мальчишек и того факта, что все остальные сгрудились на противоположной от меня стороне коридора. Без наушников, глушащих звуки окружающего мира, приходится делать вид, что я не слышу тихих голосов.

Обгоревшая

Огонь

Новенькая

Гадость

Зомби

Обжигающая боль простреливает пальцы, и я осознаю, что мертвой хваткой вцепилась в ремень сумки. Я расслабляю ладонь, и натянувшаяся кожа расправляется.

Войдя в класс, я выдыхаю воздух, который вдохнула еще в кабинете директора. Один коридор преодолен.

И всего десять дней впереди.

Я пробираюсь на последний ряд. Мой план – оставаться в тени. Пережить этот день.

Учитель естествознания – крупный мужчина с огромной черной бородой – с шумом бухает стопку учебников на стол и принимается разглядывать учеников. На мне его взгляд останавливается дважды. Ну и какой был смысл в предупреждениях Большого Ди?

Учитель начинает урок, но вред уже нанесен – его слишком долгий взгляд как бы разрешает ученикам обернуться на меня. Я съеживаюсь на стуле.

В детстве можно было стать невидимкой, лишь закрыв глаза и заявив: «Вы меня не видите!» Родители подыгрывали мне, мама проходила рядом со словами: «Где же Ава?», папа натыкался на меня и причитал: «О нет, мы потеряли ее навсегда!»

Можно использовать эту детскую суперсилу и сейчас.

Я напоминаю себе, что просто сегодня худший день. Ведь все видят меня впервые. Через две недели это кончится. Кора поставит галочку в своей тетради напротив строки о моем добровольном усилии по выздоровлению, а я вновь спрячусь в тишине спальни, где нет зеркал и любопытных взглядов.

Бородач пишет на доске слово «жизнь».

– Сегодня у нас новая тема. – Он с силой подчеркивает слово. – Мы вместе попробуем осознать, что означает быть живым. Мы исследуем мир вокруг нас и мир внутри нас.

Он поручает одному из учеников с передней парты раздать тесты. Когда очередь доходит до меня, парень дрожащей рукой протягивает мне листок, будто пытаясь умилостивить бешеного пса дохлым кроликом. Из его горла вырывается придушенный писк, когда я, не подумав, протягиваю за листком левую руку. Его взгляд замирает на моих сросшихся пальцах-ластах и огромном большом пальце, который торчит, словно огр среди испуганных селян, потому что его пересадили с ноги. Ужаснувшись, я тут же прячу свою франкенштейнскую руку. Тест летит в меня, а парень поспешно уходит. Я подбираю бумаги с пола, пытаясь игнорировать широко раскрытые глаза, которые заставляют меня чувствовать себя недочеловеком.