Размер шрифта
-
+

Шпионы и все остальные - стр. 12

Нет, та девчонка из «хрущевки» определенно куда-то делась, никакими обратными трансформациями ее уже не вернуть.

И когда же это произошло?

Леший точно не знал. Постепенно, исподволь. Незаметно. Ведь все сначала было здорово. Он чувствовал себя двадцатилетним… Ну, ладно, пусть двадцатипятилетним. Молодым. Казалось, начинается новая жизнь. Рядом дорогой человек, с которым готов шагать до самой последней черты. Какие-то общие точки, интересы, разговоры до утра, планы на будущее… На совместное будущее.

И вот все расползается в стороны, рвется. Сейчас, здесь. В этот самый момент, когда он, хоть убей, не может подрубиться, кто такой этот хренов Брунелло-Хуелло, как можно реветь из-за какого-то свитера, и почему вместо того, чтобы спокойно сесть и пообедать, как нормальные люди, они стоят над этой вонючей дымящейся тряпкой?

– Будет тебе обед, успокойся! – обиженно всхлипнув, сказала Пуля. – Ровно через пятнадцать минут! Я маме позвонила!

– Когда? Зачем? – удивился Леший.

– А что мне было делать, по-твоему?

– И что? Мама тебе рассказала, как приготовить жаркое из подгоревшего свитера со жвачкой?

Она выдохнула через стиснутые зубы.

– Нет. Она приедет к нам, привезет пельменей и салатов каких-то. Она сказала, у нее полный холодильник…

– Ты что, с ума сошла?! – заорал Леший. – Твоей мамы нам здесь только не хватало!

– Что поделать, ваше величество, что поделать! – Пуля опять пошла в атаку. – Маменька моя, простая женщина из народа, не может допустить, чтобы ваш монарший желудок испытывал какие-то неудобства! Летит сюда на крыльях всеподданнейшей любви! Простите ей великодушно этот порыв!

Нет, когда-нибудь он ей все-таки врежет по шее…

Леший с необычайной ясностью вдруг понял, что а) пельмени будут магазинные, б) весь обед ему будут вкручивать мозги и в) лучше бы он остался совсем без обеда.

Линия сбыта золота

Москва. Плюс тридцать, мутно и липко. В подвальном помещении на «Новокузнецкой» еле дышит кондиционер. Пахнет метрополитеном. Охранник в углу. Длинная стойка. Надпись из грубо нарезанной пленки:

Скупка! Лом, юв. украшения, драг. камни!

У нас выгоднее!

Припудренный пылью кассовый аппарат. Кабинка, как в пункте обмена валюты. Если бы вместо матовых стекол в ней были густо зарешеченные окошки, она напоминала бы исповедальню в католическом храме. Тем более что разговор в ней идет глубоко доверительный: кто-то открывает израненную душу приемщику. Он старается говорить тихо, интимно, но просительный шепот то и дело срывается на требовательный фальцет.

– Нет, я без претензий… Обычный лом, это ясно… Я ж не говорю, что это ювелирное изделие или там кусок от скульптуры, я ж понимаю… Хотя сейчас такие скульптуры пошли, что и не разберешь, где у нее лицо, а где… Я и цену прошу по нижней ставке… Сто грамм лома!

Страница 12