Шпага д'Артаньяна, или Год спустя - стр. 117
– Но… разве не видитесь вы с господином суперинтендантом?
– Очень часто: в последний раз мы расстались три часа назад.
– В этом всё дело. Известию об охоте чуть больше часа.
– Понятно, господин граф, благодарю вас. Прощайте, господин барон, – бросил он Пегилену.
– Прошу вас, благословите охотников, отче, – попросил де Гиш, стремясь до конца загладить выходку приятеля.
Исполнив его просьбу, д’Олива удалился. Глядя ему вслед, граф сказал капитану:
– Что это на тебя нашло?
– Сам не знаю, Гиш. Взгляд этого монаха показался мне недобрым.
– Гневным, вызывающим, злым?..
– Нет, не то. Просто я знаю, что он наш враг, что он желает французам зла.
– Не больше, чем любой кастильский подданный, – пожал плечами де Гиш, – положительно, капитанский мундир сделал тебя чересчур мнительным. Сам-то ты, что же, желаешь Испании исключительно блага?
– Ты прав, конечно, – выдохнул де Лозен. – Надо держать себя в руках.
– Он посол, – мягко напомнил граф.
– Да-да, посол, – рассеянно отвечал барон, – ты прав, ты чертовски прав.
А в это время отец д’Олива, встревоженный известием о неожиданной охоте, грозившей увести двор далеко от Фонтенбло, вновь и вновь мысленно возвращался к скупым строчкам письма, полученного только что от Арамиса:
«Возвращаюсь завтра. Испросите у его величества аудиенции для меня в полдень».
Впервые в жизни иезуит был не в состоянии исполнить приказ генерала ордена.
XXVII. Охота на волков
Этим утром королевская резиденция в Фонтенбло стряхнула с себя сон задолго до восхода солнца. Топот, смех, бряцание железа, конское ржание и оглушительный лай переполошили округу, извещая местных жителей о начале большой охоты. И не зря: десятки крестьян, похватав дубины, цепы и вилы, вышли на охоту, движимые стремлением истребить волков. Общий порыв и единение сословий вызывали невольную улыбку.
В это время всеобщей суеты, когда приготовления к облаве ненадолго затмили верноподданнические помыслы, король, улучив минутку, встретился с маркизой де Монтеспан в уединённом павильоне. Высокие окна, плотно задрапированные тяжёлыми занавесями, даже в яркий полдень не пропускали солнечных лучей, делая это помещение лучшим прибежищем для нетерпеливых любовников. Сейчас комната освещалась единственным факелом в руке графа де Сент-Эньяна.
– Прекрасное утро, Атенаис, – нежно произнёс Людовик, сжимая кончики пальцев маркизы, – но оно становится ещё упоительнее от того, что я могу сказать: люблю тебя.
– А я, государь, слабая прислужница ваша, я, не смея любить, боготворю ваше величество.
Людовик XIV, падкий на лесть даже совершенно незнакомых ему людей, приходил в состояние неописуемого экстаза от фимиама любимых им женщин. И после этих слов, произнесённых Атенаис сладостно-исступлённым голосом, он покрыл руки фаворитки жаркими поцелуями, приговаривая: