Шорохи и громы - стр. 9
Село наше было еще не самой большой глухоманью, от него в лесные дебри уходили разбитые дороги и тропы, по которым туземцы еще не так давно пробирались не колесами, а волокушей. Заканчивались они где-то у неведомых озер с языческими названиями – Пирозеро, Югезеро. Так назывались и лежавшие возле них селенья. Леса там, рассказывали, были полны непуганым лесным зверьём и птицей, а озера кишели рыбой. Там и жили многие из наших учеников. Коренным населением в этих краях были вепсы, финно-угорская вымирающая народность, которых и осталось-то к тому времени чуть больше десяти тысяч человек. Говорили, что живут они в своих селеньях убого и впроголодь, что в некоторых избах еще топят по-черному, что люди спиваются. Ладно, думал я, дойду и туда, во всём удостоверюсь своими глазами. Главное начать.
И вот – начало. В последний день августа внизу, на первом этаже затопали, загомонили. Это зажил своей жизнью, так называемый интернат, общежитие для самых дальних. Они приносили в котомках картошку, хлеб, сало, сами себе и готовили, а чаще ели всухомятку. В старшие классы дальние жители тогда не ходили – закон еще этого не требовал. Но один десятый класс в школе для желающих всё же был – человек на двадцать. Он и достался мне. Я стал классным руководителем и учителем литературы.
Возглавлял школу выпускник Герценовского института Лев Васильевич Успенский. Жена его, Надежда Михайловна, преподавала крестьянским детям не какой-нибудь – французский язык. Да так, что ее за успехи отправили через несколько лет на стажировку во Францию. Вот щедрое государство было у нас: лучший учитель французского – у вепсов, в лесной глухомани!
У географа Михаила Андреевича Литвинова, местного жителя, методика была иная. Потряхивая бортами пиджака, он сообщал ученикам чисто по-чеховски: «В Африке жарко!» А поскольку был близорук, тыкал указкой куда-нибудь в Испанию. Но человек он был добрый, они с женой Марией Яковлевной держали корову, и мы у них брали молоко.
Так что учительский коллектив состоял из двух скрыто-антагонистических групп: местных и понаехавших.
В десятый класс я, пожалуй, вписался сразу. Не знаю, чем я его взял, но они внимали каждому моему слову. Как всякий жаждущий просвещать, я стремился впихнуть в них как можно больше. Скажем, если в программе стоял лишь «Обломов», то я не представлял себе, как можно пройти окончательно и на всю жизнь мимо «Обрыва», который очень любил, или «Обыкновенной истории». Бедные мои крестьянские дети принуждены были мною вникать в конфликты общества, которого уже нет и в помине. Но там были понятные всем и во все времена любовные треугольники, возвышенные страсти. Вот за этим они с замиранием сердца и следили. Но долго нам разнеживаться не пришлось: нагрянула уборка картофеля.