Шоншетта - стр. 22

Благонравна и серьезна? Неужели мои новые соученицы окажутся менее благоразумны, чем младшие, «голубые», с которыми я расстаюсь?

26-го мая

Я начинаю любить, как друга, эту маленькую тетрадь, которой поверяю свои мысли. Я сказала про свой дневник мадам де Шастеллю; она улыбнулась.

– Вы мне покажете его?

Ну, этого-то я не хочу, и сказала ей это прямо. Я предчувствую, что в моем дневнике будут настоящие секреты.

Когда я сегодня вошла в свой новый класс, взоры всех учениц обратились на меня; началось шушуканье; некоторые смеялись втихомолку; но так как я спокойно принялась укладывать на место книги, которые принесла в переднике, а потом, чтобы придать себе храбрости, занялась чтением, – все снова принялись за свои уроки, как будто меня здесь и не было.

1-го июня

Сегодня утром я была очень удивлена. Во время урока географии я услышала, как две ученицы тихонько болтали за моей спиной.

– Ну, что же, видела ты Жаннету? – спросила она.

– Как же! Вчера вечером, в коридоре, около часовни. Я нарочно притворилась, будто у меня кровь идет носом, чтобы уйти из класса. Я знала, что в пять часов она будет там проходить, возвращаясь от мадам Арманд, и предупредила ее через Морель.

– Ну, и что же?

– Я призналась ей в любви.

– Что же она?

– Она сказала, что еще не может дать мне ответ, но я думаю, что она… согласится. У нее в руках был букетик фиалок, который ей дала мадам Арманд, – она подарила мне один цветочек. Смотри, он спрятан у меня на груди…

Я иногда слышала разговоры об «объяснениях», но не знала хорошенько, в чем они состоят. Я решила справиться, в чем дело. Оказалось, что объясняются в любви ученицы среднего отделения старшим. Я заметила, что ученицы, влюбленные в старших, посвящают все перемены переписке тетрадей подруг своего сердца. Как это, должно быть, скучно! И какая странность – этот цветочек, спрятанный на груди!

4-го июня

Положительно главное занятие нашего класса – дружба со старшими; я постоянно слышу слово «любовь». Старших «любят». Про одну говорят, что у нее прелестные глаза, про другую – что у нее кожа нежная и тонкая как атлас, и золотистые волосы. У «любимой» выпрашивают обрывок кушака, образок, локон волос. Ко всему этому странно примешиваются религиозные вопросы: я видела записку моей соученицы к одной из «белых»; она благодарила за шейную ленту и обещала «ради подруги» причаститься на другой день. Эти «ребячества», как называет их мадам Огюстин, смешат меня, что удивляет моих новых подруг. Дориан, которая нравится мне больше всех, даже говорила со мной по этому поводу; ее любимица – самая хорошенькая из «белых». Когда я заявила, что ничего этого не понимаю и только удивляюсь, она сказала: