Шлейф - стр. 3
Опера шла долго. В училище пойдет по сокращенной программе. Хлопали без устали, вызывали на поклоны, еще и еще, пока сами актеры не изнемогли выбегать да кланяться. Пусть и мишура буржуазная, а все же прикраса действительности.
Поезд едет. Окна заслонены людьми и вещами, вагон болтает, скрепят изношенные сцепления. Как и всему на свете, им нужен уход, но в суматохе войн и революций не до сцеплений, а теперь еще и мятеж… Пока не подавят, тишины не жди. Сцепления так и будут скрежетать, а черная гарь из трубины паровоза так и будет пачкать нарождающуюся весну.
Эго
В глазах – дым, в окне – монастырь Креста.
Где она?
В Иерусалиме.
Кто она?
Человек без эго. Ни электрошок, ни сеансы психоанализа, ни погружение в гипноз так и не вызволили из недр ее сознания того, что называется «самоидентификацией». Но и с эго, впавшим в летаргический сон, вполне можно жить. По заключению медкомиссии она не представляет угрозы обществу. С учетом высокого IQ и отсутствия агрессии ей дано право на независимое существование. Без сопровождения, но под надзором.
Арон считает, что она прикидывается, что ей доставляет удовольствие играть с самой собой в прятки и заодно щекотать его либидо. Фрейдист.
Будь воображение и впрямь богаче действительности, чемоданы с ее прошлым тоже можно было достать с чьих-нибудь антресолей. Составить удостоверение личности. Пока что его заменяет справка с кодом и диагнозом. За границу не выедешь. Но в пандемию и с паспортом не выедешь.
Компьютер легко перевести в режим sleep.
Его не надо усыплять вариациями Баха. Страдающий от бессонницы студент, для коего Бах сочинил тридцать вариаций, уходил в сон за 38 минут и 34 секунды. По замеру Глена Гульда. А выписали бы страдальцу снотворное – и никаких ночных музицирований в спальне.
В человеческое время монастырь Креста освещался прожекторами, теперь тонет в общей тьме. Вид толстостенного охристого сооружения, из которого в конце XVIII века выросла несообразная древности колокольня, поддерживал ее бессонными ночами. По утрам она ходила туда пить кофе – его варили арабы-христиане в сувенирной лавке. Железная дверца отпиралась по звонку. Входное отверстие было столь низким, что даже ей приходилось пригибать голову. Неужели Шота Руставели был еще ниже нее?
Поэт, благословленный царицей Тамарой на паломничество, прибыл сюда семь веков тому назад. Об этом, кроме всего прочего, свидетельствует фреска в подножье одной из внутренних колонн монастыря. Автопортрет Шота. Старец в красной мантии и воздетыми в молитве руками. Верный неразделенной любви к царице, Шота, по утверждению фрейдистов, сублимировал либидо кипучей деятельностью: восстановил порушенное крестоносцами, подновил внутренние росписи, мимоходом нарисовал и себя. Он создал при монастыре библиотеку, в которой богословы сочиняли новые трактаты или переписывали древние манускрипты. На стенах появились портреты Платона, Сократа и Аристотеля. Ничего этого теперь там нет. Ни библиотеки, ни философов, одни архангелы. В 70-х годах прошлого века при реставрации мозаичного пола под колонной с автопортретом были обнаружены гробы, в одном из коих покоился мужчина; предполагают, это останки Шота Руставели. Так или не так, никто не знает.