Шкура литературы. Книги двух тысячелетий - стр. 2
Имена – как запахи, источаемые территориями и книгами, с той только разницей, что первые располагаются в пространстве, а вторые во времени. Поэтому также не приходится сомневаться, который из миров – географии или литературы – является более разветвленным, глубоким и загадочным. Открыватель и первопроходец дает что-то одно, либо название либо собственное имя, проливу или земле, как основатель города – городу. На обложках книг имя автора всегда сопутствует названию произведения. Они неразлучны и взаимно окрашивают друг друга, перекликаются, отбрасывают рефлексы. Упомянутому Кржижановскому принадлежит замечательное наблюдение, что названия всех трех романов Гончарова начинаются на «Об-», что, по его мнению, указывает на подспудный сюжет и общую тему: об-рыв и об-лом некоего об-ыкновения. Если учесть гончарную округлость фамилии автора (…ов – «Об…»), то речь может идти, видимо, о битье горшков – занятии не чуждом всякому русскому человеку. Нередко названия срастаются с именами авторов намертво, как «кровь» и «любовь» фольклора или, напротив, как самые изысканные и штучные рифмы модернистов: если «Улисс», то Джойс; если «Процесс», то Кафка, а если «Мать», то Горький. Или рельефное, пораженное бессмертием, лицо слепца, отражающееся, как в полированном металлическом зеркале, в названии новеллы «Вавилонская библиотека».
Есть большая группа названий, как бы столбящих территорию (как то принято было среди старателей) по имени героя, типа, явления или топонима, и их успех или неуспех зависит в первую очередь от природных ресурсов застолбленного автором участка и уже во вторую – от гула и звучания самого имени: «Евге-нио-не-гин» или «БРАтья КАРАмазовы», или такой донельзя простой и труднопереводимый, глухо звучащий, будто одиночный удар колокола, «Тихий Дон», отзывающийся шелестом в речных камышах авторского имени – Ми-ха-ил Шоло-хов (что представляется, попутно, сильным аргументом в пользу отказа от версии о плагиате – по крайней мере, в отношении названия).
Переводимость и непереводимость не имеют прямого отношения к нашей теме. Бывают редкие случаи, когда перевод оказывается содержательнее оригинала (признанный перл – «Отверженные» Гюго). Мы все же ограничим себя пределами русского мира чтения – он достаточно безграничен и универсален, чтоб уловить основные тенденции интересующего нас искусства, которое тот же Кржижановский уместно оснастил эволюционной метафорой: в процессе оглавления верхний позвонок выделяется из туловища и развивается, становясь постепенно головой, мыслящим отростком живого существа, – таков природный закон. И если продолжить метафору, возможно, книги являются не в меньшей степени разумными существами, чем написавшие их люди.