Шкура литературы. Книги двух тысячелетий - стр. 12

Жизненный и творческий путь Крылова напоминает мертвую петлю.

Родился в 1769 году в семье нищего армейского прапорщика, предположительно в Москве. Оказавшись в четырехлетнем возрасте в Оренбурге, был до смерти напуган «русским бунтом, бессмысленным и беспощадным», когда Пугачев в ярости, по свидетельству Пушкина, клялся повесить Крылова и всю его семью. Затем злая бедность в Твери с матерью, где семья потеряла кормильца и малолетний Крылов стал сиротой. Недорослем он отправился на завоевание Северной столицы и уже к двадцати годам на диво преуспел в этом. В свои молодые годы Крылов делал то же, что другие: как Фонвизин, писал комедии; подобно первому русскому диссиденту Новикову, завел персональный сатирический журнал (вроде современных блогов); как Сумароков, сочинил несколько басен, о которых впоследствии предпочитал не вспоминать. Однако мрачный закат екатерининской эпохи, еще более мрачный период правления Павла I и материальные трудности на целое десятилетие выбили его из литературы. От греха подальше, он укрылся в провинции, где жил у разных покровителей. Здесь, общаясь с людьми самых разных сословий, почитывая и пописывая, он избавился от диктата тогдашней литературной моды и… созрел. Живи он только в провинции или только в столице, такое было бы невозможно. Как не стали бы теми, кем стали: петербургский повеса Пушкин без ссылки, полтавский мечтатель Гоголь без Петербурга и Рима, потерянные Лермонтов и Толстой без Кавказа и войн на юге России, припадочный Достоевский без каторги, а интеллигентный Чехов без поездки на Сахалин и т. д. Омывшись океаном народной жизни, как губка, напитавшись нелитературной речью, Крылов вынырнул в Петербурге в 1806 году законченным великим баснописцем. Опубликовал первые басни, через три года издал первый сборник, еще через два года был принят в Российскую Академию.

Фокус был в том, чтобы заговорить по-русски в литературе свободно и раскованно, чего не умели ни имперские классицисты, ни либеральные просветители, ни слащавые сентименталисты, ни дремучие архаисты, ни туманные ранние романтики.

Были Ломоносов, Державин, Карамзин, Жуковский и другие, заслуги которых безмерны, но по-настоящему заставить литературу заговорить по-русски в полную силу смогли Крылов, Грибоедов, Пушкин, Гоголь с Лермонтовым, Владимир Даль и так далее. И дело не в лингвистике, а в духе языка – его смекалке, смелости скрещивать стили и порождать новую грамматику, способности свободно оперировать понятиями, жонглировать образами и прочих характеристиках, с трудом поддающихся определению.