Школония - стр. 4

Такие новости поступали почти каждый день и уже никого не трогали. Все давно привыкли.

Наш город и городом-то назвать сложно. Да, есть свое региональное телевидение, но шли по нему в основном новости, ненадолго прерывая передачи федерального ТВ. Жителей было от силы двадцать тысяч, судя по статистическим данным из местной газеты.

Для меня весь мир ограничивался моей комнатой и забором за окном. Папе он был выше пояса, и я из своего кресла почти ничего не видел за ним, только верхние этажи зданий неподалеку. Даже никогда не был в магазинчике, откуда отец приносил мой любимый кукурузный хлеб. И потому, конечно же, у меня не было друзей.

Когда я смотрел в окно, в миллионный раз разглядывая отделку зданий, и ждал, что мимо проедет хоть какая-то новая машина, которую я раньше не видел, желание ходить разгоралось все сильнее и сильнее.

Я не жаловался на жизнь Богу, хоть и верил в него всей душой, но как же обидно было осознавать, что я никогда не смогу стать таким, как все. Они гуляют по улицам, улыбаются, о чем-то болтают, строят планы, хотят построить свое счастье, не догадываясь, как много уже имеют – просто ходить и говорить. Беспрепятственно и легко.

Сегодня, в принципе, как и всегда, Анита оставила меня во дворе, а сама ушла в дом, держа в руках телефон и с кем-то переписываясь. Я остался наедине с собой, шумом листвы, редко подлетавшими к крыльцу воробьями и надвигающейся непогодой. Ничто не мешало закатиться в дом по широкому бетонному спуску, который отец соорудил специально для меня. Но что-то не хотелось.

Я склонился над коленями, стянул с себя носки и руками спустил ноги на траву. Делал это каждый раз, когда оставался во дворе один, в тайной надежде ощутить щекочущие травинки. Но всегда безуспешно. Я смотрел на свои худощавые ноги, обтянутые бледной кожей, и чувствовал себя уродом. Казалось, что на свете нет существа более жалкого, чем я – немой мальчишка, который не может ни писать, ни ходить. Как бы я ни старался приободриться при виде печальных глаз отца и его слабой улыбки, понимал, что все его слова поддержки пусты. Кто бы его самого поддержал – отца сына-инвалида. И кто бы знал, как мне хотелось сказать ему: «Спасибо, что ты со мной! Спасибо, что не оставил меня»! Кто бы знал, как душили меня слезы. Как я прятал свое несчастное лицо у него на плече, стараясь дышать ровно, чтобы он ничего не заметил. Я чувствовал, что он все понимает, но всегда старался казаться… нет, быть сильным. Отец поглаживал меня по голове, ничего не говоря. Перебирал мои рыжие, немного спутанные волосы и похлопывал по спине. Он никогда не обнимал меня крепко, словно боясь сломать. Я видел в его глазах непонятный ужас, когда он после таких объятий брал мою маленькую руку в свою ладонь – широкую, мясистую, – наверняка осознавая, что будет меня опекать до конца своих дней. Или моих.