Шизофрения. История психиатра, оказавшегося на грани безумия - стр. 6
Женщина отреагировала на обращенную к ней реплику, ведь он не спрашивал напрямую о заболевании, а про погоду можно и поговорить:
– Да, знаете, вчера было более пасмурно. Сегодня там, наверное, тепло, и нас поведут гулять.
– А не кажется ли вам, Лидия Михайловна, это странным? – врач явно что-то замышлял.
– Вы тоже заметили? Мало тех жучков, что они мне подсадили, так теперь еще и погода от них зависит! Ну не наглость? – повелась пациентка на провокацию.
На раз-два психиатр сумел подобрать нужные слова и разговорить больную. Женщина успела с нами поделиться, что мошенники вживили ей под кожу жучки и теперь следят за ней повсюду, вкладывают ей в голову нехорошие мысли. Классическая параноидная шизофрения. Это сейчас я знаю, что беседа и наблюдение – два основных метода диагностики в арсенале врача-психиатра, но тогда я была просто поражена.
Казалось, я никогда не смогу так легко и непринужденно беседовать с больными, но именно в тот момент у меня возникло желание научиться так же, как наш преподаватель, подбирать нужные слова, разбираться в чужой душе. Впервые я задумалась: может, психиатрия – это то, чем я хочу заниматься? Впереди меня ждало еще множество циклов, и свое мнение я меняла неоднократно, но уже тогда, на младших курсах, я увидела в психиатрии нечто особенное – то, чего нет ни в одной другой специальности.
Глава 5
Шло время, я продолжала осваивать медицинские дисциплины. Иногда было сложно, иногда страшно, иногда весело. Но все происходящее с пациентами ты, будучи врачом, воспринимаешь словно со стороны. Будто между тобой и болезнями, страданиями и смертями есть стена из прозрачного, но ударопрочного материала. Тебе кажется, что у болезни руки коротки до тебя дотянуться, что у тебя особый иммунитет, защита, профессиональная броня (называйте как хотите) и ты неприкосновенен. Но это не так.
Я училась на третьем курсе, жила с родителями и в принципе не сталкивалась с жизненными трудностями до этого дня. Как сейчас помню, был вечер вторника. Я пришла домой около шести, родителей не было дома. Не вернулись они и через час, и через два. Я уже было начала беспокоиться, как мне позвонил папа:
– Ты дома? Никуда не уходи, я сейчас маму привезу.
Папа всегда был немногословен. Через полчаса родители приехали. Мама плакала, папа молчал. Я аккуратно попыталась узнать, что случилось. Мама лишь ответила:
– Бабушке плохо[4].
Какой бабушке? Как плохо? Спрашивать было неудобно. Внутри все съежилось. Мы вышли с папой на улицу, и он мне все объяснил. Бабушка, мамина мама, умерла. Ночью у нее случился инсульт, утром она просто не проснулась. Я была уверена, что плакать нельзя. Нужно быть сильной. Нужно поддерживать маму. Почему-то мне казалось, что, если я проявлю свои эмоции, маме будет тяжелее, и я твердо решила глубоко спрятать свою боль.