Широкий угол - стр. 2
Что ж, Эзра Крамер всегда был головной болью своих родителей и учителей. Теперь их участь разделят еще и родители всех девочек общины, думал я. И даже раввины. До меня начала доходить вся серьезность моего поступка. Снимками я гордился, но после того, как их нашла миссис Портман, наводя порядок в комнате дочери, будущее рисовалось мне в самом мрачном свете. Джуди Францман никогда больше не предложит мне печенья, зайди я к ней в магазин поздороваться. Возможно, мама с папой выгонят меня из дома. Возможно, меня навеки исключат из общины. Возможно, Эзра Крамер в своей необузданной гениальности пятнадцатилетнего творца совершил величайшую ошибку своей жизни. Возможно, умереть в ту ночь в машине с дымящимся вонючим двигателем было бы лучше.
Фотоаппарат «Никон» мне подарили на бар мицву родители. Не то что ребенку подарить, нельзя было даже упоминать о смартфонах – там же интернет, прямая дорога на порносайты, толкающие мужей изменять женам, а холостяков – тратить семя впустую. Фотоаппарат же казался более безобидным. Я давным-давно мечтал сбежать в порт фотографировать краны, но родителям сказал, что хочу снимать общинные праздники.
На трапезе по случаю Пурима я сделал сотню кадров, и один из молодых мужчин общины сказал, что у меня талант, а неделю спустя в отчаянии позвонил отец Биньямина Фишера: фотограф, которого наняли снимать свадьбу его сына, за два дня до праздника отказался «из‐за недопонимания относительно оплаты». Я с радостью согласился его заменить и явился на праздник со своим «Никоном». Самым невероятным было то, что я мог свободно заходить на женскую половину – фотограф все‐таки. Никто другой не смел пройти за мехицу*.
Слух о том, что я здорово снимаю, распространился быстро. Без меня теперь не обходился ни один праздник в ультраортодоксальной части Брайтона. Талант у меня был, но главное – за работу я просил всего ничего, а может, мне доверяли, потому что я был своим.
Но мне довольно быстро надоели и двадцатилетние женихи, давящие стаканы, и краны в бостонском порту. Я просил одноклассников мне позировать, но они отвечали, что, мол, фотографироваться – проявление тщеславия и битуль Тора, трата драгоценного времени, которое следует уделять изучению священных книг. Когда Мойше Портман заговорил о своей сестре, я почувствовал, что вот оно. И действительно, Малка сразу согласилась, и никаких угрызений совести я не испытывал.
– А родители как отреагировали? – вывела меня из задумчивости тетя Сьюзи.
– Не знаю. Они всё узнали от директора, наверное, только что – их вызвали в школу. Может, решат отправить меня в какую‐нибудь другую школу – и, наверное, уже не в Бостоне.