Шипучка для Сухого - стр. 26
Сейчас хорошо, это все есть в магазинах.
После девяносто восьмого, когда полки на короткое время пустели даже у нас, а в регионах, говорят, магазины и табачные ларьки буквально выносили, сейчас, конечно, изобилие. Но моя зарплата не позволяет покупать такое.
Ну, судя по всему, у Олега проблем с деньгами нет. Я, конечно, это сразу понимала, там одна машина чего стоит… Но все равно, разглядывая продукты и пытаясь подсчитать, сколько здесь моих фельдшерских зарплат, я осознаю, что все, наверно, еще лучше, чем я думала.
Для него.
Для меня-то хуже.
Если человек вот так, запросто, тратит такие баснословные деньги на продукты для малознакомого человека… Господи! О чем я думаю?
Этот человек вот так, запросто, уничтожил двоих людей из-за малознакомого человека!
Из-за меня!
И пусть эти люди и людьми-то не могли называться, но все же!
И явно он настроен теперь на благодарность!
Конечно! Это же так очевидно!
И он придет!
Скоро, очень скоро!
Я закрываю холодильник и бегу проверять дверь. Закрыта. Я какое-то время трачу на то, чтоб дрожащими пальцами накинуть цепочку, а потом прихожу в себя.
И так смешно становится.
Но смеяться больно. И на ногах стоять неожиданно сложно. Я сползаю прямо по двери вниз, сажусь на пол, пытаюсь дышать и сдерживать истерический хохот. Дура я, дура…
Другая бы радовалась. Богатый ухажер объявился. Врагам морды бьет, тебе холодильник затаривает. А ты боишься. И чего боишься? Что потребует взамен чего-то? А что с тебя, дуры, взять? Квартиру?
Похоже, не нужно ему этого. На других уровнях плавает.
Тебя? Да смех один.
Тут вспоминается, как он живот мне целовал… Как смотрел, так странно, словно что-то невозможное видит, что-то нездешнее, чудесное… Не было в глазах его грязи, как у того же высокого мужика, что хватал меня за лицо, разглядывал.
Не было похоти. Другое что-то было.
Но, скорее всего, тебе это показалось, Оля.
И сейчас тоже сидишь, как дура, у грязного порога и пытаешься найти что-то хорошее в ситуации.
Глаза, там, какие-то… Поцелуи…
Я встаю, опираясь на дверь, иду в ванную, чтоб немного освежиться и приложить уже, наконец, эту чертову бодягу к скуле.
На обратном пути к дивану бросаю взгляд на круглый, покрытый скатертью стол и опять застываю.
Прямо посередине узорчатой вязаной скатерти стоит ваза с цветами.
Ваза моя, верней, не моя, прабабушкина. А вот цветы… Я подхожу, задумчиво трогаю нежные белые лепестки. Где он в октябре нашел ромашки? Разве это возможно? Крупные, с яркими желтыми сердцевинками, словно привет из короткого питерского лета.