Шесть высочеств и одна ассара - стр. 2
Потом она торопливо варила макароны, тушила рыбу, готовила салат – ребенку нужны свежие овощи. Найденыш все это время сидел на кухонном стуле, одетый в ее футболку, закутанный в махровое полотенце и грыз сушки, запивая найденным в шкафу соком. Еда, купленная для готовки на выходные, неожиданно попала под раздачу в пятницу, а сговоренный с желудком разгрузочный вечер пришлось отложить.
– Почему сама не ешь? – подозрительно поинтересовался Совенок, точно она его травить собралась.
– Ем, – обреченно вздохнула Юля, накладывая себе макароны с рыбой. Потом пришла очередь чая и круассана. Даже варенье для такого случая нашлось в шкафу.
Малыш увлеченно уплетал сладости и пил чай, а Юля достала мобильник, набрала сто двенадцать, повисела на линии минут пять, пока усталый голос оператора не ответил:
– Слушаю.
Узнав о найденном ребенке, оператор оживился и мигом переключил ее на полицию. Там выспросили кучу подробностей, записали адрес и данные Юлии и предложили доставить ребенка в отделение.
– Вы что, издеваетесь? – возмутилась девушка. – Девять вечера. Ему спать пора, а вы его в отделение предлагаете везти, точно преступника. Это же ребенок! Утром пусть приходят из опеки, и будем решать.
Дежурный попросил подождать на линии, получил добро от начальства и разрешил оставить найденыша дома. Юля записала номер отделения, обещала звонить, если что, и отключилась. Выдохнула – самое сложное еще впереди, и тут же замерла, наткнувшись на серьезный взгляд малыша.
– Не хочу домой, – провозгласил Совенок.
Юля прикусила губу, сдерживая эмоции. Воображение уже рисовало жуткие картины, и она чувствовала себя предательницей. Но ведь это чужой ребенок, она не может оставить его себе. У него есть пусть и плохая, но семья.
– Никто тебя домой прямо сейчас не отправляет, – попыталась мягко объяснить Юля, – но нам надо связаться с твоими родными.
– Зачем? – насупил серые брови деть. Тряхнул подсохшими волосами, которые так и остались грязно-серыми, как ни старалась их отмыть Юля.
– Но ведь они волнуются. – Девушка растянула губы в жалкой попытке улыбнуться. Глаза защипало, и ей пришлось приложить усилия, чтобы не расплакаться. Пятничный вечер превращался в мелодраму. Она, чужой ребенок и его беды. Не хватало только бывшего, который умел довести любую мелодраму до трагедии.
– Нет, не волнуются, – воспротивился Совенок, – у отца – эсхарат[1], у брата – тэорат, а Жансар только и знает, что орать, какой я дурак.
Обилие чужих слов – цыганских? – сбивало с толку, как и странные имена. А еще мальчишка умел строить сложные фразы. И она поймала себя на мысли, что не знает, как вести себя с этим ребенком, который даже имени своего назвать не хочет.