Шесть дней любви - стр. 15

Наивный ребенок, я не понимал, что в полной мере выполнить мужские обязанности не сумею. Впрочем, я и тогда чувствовал свою неполноценность. Это чувство давило на меня, когда я лежал на своей кровати в маленькой комнате. Нас с матерью разделяла лишь тонкая стена, и я физически ощущал ее одиночество и томление, хоть в ту пору и не знал, что это. Дело было вовсе не в папе. Глядя на него, трудно представить, что он стоил маминых страданий. Нет, мама томилась по любви.

Спустя пару лет после развода одним субботним вечером папа спросил, не считаю ли я, что мама сходит с ума? Мне в ту пору исполнилось лет семь-восемь, хотя даже повзрослевшему мне вряд ли было бы проще найти ответ. К тому времени я, разумеется, уже знал, что матери других мальчишек не сидят в машине, отправив сына за покупками или к кассиру в банке – банкоматов еще не было – обналичить чек на пятьсот долларов.


– Теперь налички надолго хватит, – говорила мама, – можно никуда не выезжать.

Я бывал в гостях у приятелей и знал, как живут другие мамы, – ходят на работу и к косметологу, возят детей в школу, сидят на трибунах во время бейсбольных матчей, дежурят на вечеринках по случаю начала учебного года. У них есть подруги, а не только одна грустная женщина с сыном в огромной инвалидной коляске.

– Мама просто стесняется, – уверял я папу. – И очень занята с уроками музыки.

В тот год она училась играть на виолончели – посмотрела документальный фильм о Жаклин дю Пре, известной виолончелистке, наверное величайшей на свете. Та женщина заболела, стала пропускать ноты, потом вообще роняла смычок и вскоре уже не могла играть. А ее муж, тоже знаменитый музыкант, ушел к другой женщине.

Эту историю я услышал за ужином, когда мы доедали очередные рыбные полуфабрикаты от «Капитана Энди». Муж-музыкант совратил сестру виолончелистки, рассказывала мама. Когда виолончелистка не смогла работать и лежала больная, в этом же доме муж занимался любовью с ее родной сестрой.

– Генри, представь, они занимались любовью в соседней комнате! Что ты на это скажешь?

– Ужасно! – вздыхал я.

Она явно ожидала другого ответа.

Мама училась играть на виолончели, по ее словам, в дань памяти Жаклин дю Пре. Занималась самостоятельно, а виолончель взяла напрокат в музыкальном салоне соседнего городка. Инструмент был маленьким, детским, но для начала вполне хватало.

– Набью руку и куплю инструмент получше, – говорила она.

– С мамой все в порядке, – убеждал я папу. – Просто ей грустно, когда умирают такие, как Жаклин дю Пре.

– Ты можешь жить со мной и Марджори, – предложил папа. – И с Ричардом и Хлоей, конечно. Если ты действительно этого хочешь, я обращусь в суд. Добьюсь психиатрической экспертизы.