Шерлокиана. Смерть русского помещика и другие правдивые истории - стр. 17
– И что же лицо? – перебил меня Холмс.
– Просто кошмар! Лицо пересекала красная черта – полоса вздувшейся кожи шириной в полтора дюйма. Из документов, найденных при несчастном, полиция узнала его имя и род занятий: Генри Райдер, адвокат. Через полчаса прибывший к месту трагедии Лестрейд уже имел на руках адреса квартиры и конторы Райдера, а также некоторую, довольно скупую, информацию о нем как о человеке и служителе Фемиды. Надо признать, иногда инспектор действует весьма расторопно.
– Вот видите, Уотсон, – снова перебил меня Шерлок Холмс, – вы противоречите себе и подтверждаете мою мысль: Лестрейд вовсе не так уж плох. Ему бы еще воображение…
– Противоречия здесь нет. То, что сделал инспектор, не требовало усилий ума. Интеллект в таких случаях не обязателен, достаточно придерживаться определенной, положительно зарекомендовавшей себя последовательности действий.
Холмс покачал головой, не соглашаясь со мной. Или только сделал вид, что остается при своем мнении. Такое тоже могло быть. Холмс – великий актер и идеалист, обожающий окутывать романтическими (порой – сентиментальными) покровами прозу будней. Но он и великий упрямец – ему доставляет истинное наслаждение ставить под сомнение неоспоримые истины. А скудоумие Лестрейда неоспоримо.
– Продолжать? – поинтересовался я, позволив себе чуточку сарказма.
– Конечно.
– Со всеми подробностями? Но вы с ними уже знакомы!
– Так же, как и вы, доктор, – парировал Холмс. – Продолжайте, и как можно подробнее. Не исключено, что вы заметите в своем рассказе некоторые детали, которые помогут вам дописать финал этой драмы.
И я продолжил:
– Инспектору не было резона что-то от меня скрывать. Совершенно не понуждая его к откровенности, а может быть, как раз поэтому, я узнал, что Генри Райдер был, несмотря на его молодость, преуспевающим адвокатом, совсем не похожим на стряпчих, блестяще предъявленных читающей публике Диккенсом и Теккереем. Это был человек энергичный, решающий вопросы без крючкотворства и излишней страховки. В то же время он не признавал компромиссов, никогда не шел против установлений профессионального долга и своей совести. В общем, краса и гордость нарождающегося поколения, которое, походи все его представители на Райдера, было бы и утешением отцам, и упреком им.
Увлекшись, я забыл о трубке, так что мне пришлось снова раскуривать ее. Я не торопился, желая проверить терпение Холмса на прочность. Убедившись, что терпения Холмсу не занимать, я затянулся поглубже и заговорил вновь:
– В силу особенностей своего характера и следуя принципам, которые он исповедовал не как слуга или раб, а как подвижник, убежденный в их верности, Генри Райдер нередко попадал в ситуации, когда испытанию подвергалась его порядочность. И надо сказать, он с честью выходил из этих схваток, отвергая грязные деньги подкупа, игнорируя угрозы и шантаж, не поддаваясь давлению власть предержащих. Кому-то, знакомому с ним лишь поверхностно, Райдер, вероятно, казался неким бессердечным механизмом, не ведающим эмоций. Однако это впечатление на поверку оказывалось ложным, стоило хоть немного сблизиться с ним. Какая уж тут холодная рассудочность! Участие его в делах клиентов было самым горячим, чуть ли не родственным – так близко к сердцу принимал он чужие беды и тревоги. Бывало, он отказывался от платы, довольствуясь сознанием хорошо выполненной работы и получая удовлетворение от того, что справедливость восторжествовала. Бывало даже, что и после окончания процесса Райдер не оставлял своим вниманием бывших подопечных, помогая и морально, и материально, хотя состоятельным человеком не был. Кстати, Холмс, не чудится ли вам за портретом Райдера ваш собственный?