Шатуны - стр. 2
Одет Фёдор был просто, и серый, чуть рваный пиджак прикрывал большой живот, которым он как-то сосредоточенно двигал в себя и иногда похлопывал его так, как будто живот был его вторым лицом – без глаз, без рта, но может быть, ещё более реальным.
Дышал Фёдор так, что, выдыхая, как будто бы всё равно вдыхал воздух в себя. Часто Соннов осоловевшими от своего громоздкого существования глазами всматривался в сидящих людей.
Он точно прикалывал их к своему взгляду, хотя само его внутреннее существо проходило сквозь них, как сквозь сгущённую пустоту.
Наконец, поезд замедлил ход. Человечки, вдруг виляя задницами, потянулись к выходу. Фёдор встал с таким ощущением, что поднимается слон.
Станция оказалась маленькой, уютно-потерянной, с настойчивыми, покосившимися деревянными домиками. Как только человечки выскочили на перрон, дурь с них сошла, и они, очень странно оживившись, забегали – вперёд, вперёд!
Старушка-мешочница почему-то отнесла свой мешок к тёмному забору и, наклонившись, нагадила в него.
Здоровый детина не бежал, а прямо скакал вперёд, огромными прыжками, ладно размахивая лапами. Видимо, начиналась жизнь. Но Фёдор оставался неизменным. Он брёл, ворочая головой, осматривая окружающее, как будто он только что упал с луны.
На центральной площади два облезлых, как псы, автобуса, стояли на одном месте. Один был почти пустой. Другой же – так набит людьми, что из него доносилось даже сладострастное шипение. Но Соннов не обращал внимания на всю эту мишуру.
Проходя мимо столба, он вдруг ударил одиноко бродившего рядом пацана прямо в челюсть. Хотя удар был сильный и парень свалился в канаву, сделано это было с таким внутренним безразличием, точно Соннов ткнул пустоту. Лишь физическая судорога прошла по его грузному телу. Такой же оцепенелый он шёл дальше, поглядывая на столбы.
Парень долго не мог очнуться от этого странного выражения, с каким ему был нанесён удар, а когда очнулся, Соннов был уже далеко…
Фёдор брёл по узкой, замороченной нелепо-безобразными домами улице. Вдруг он остановился и присел в траву. Поднял рубаху и стал неторопливо, со смыслом и многозначительно, словно в его руке сосредоточилось сознание, похлопывать себя по животу. Смотрел на верхушки деревьев, щерился на звёзды… И вдруг запел.
Пел он надрывно-животно, выхаркивая слова промеж гнилых зубов. Песня была бессмысленно-уголовная. Наконец, Фёдор, подтянув штаны, встал и, похлопав себя по заднице, как бы пошёл вперёд, точно в мозгу его родилась мысль.
Идти было видимо-невидимо. Наконец, свернул он в глухой лес. Деревья уже давно здесь росли без прежней стихии, одухотворённые: не то что они были обгажены блевотиной или бумагой, а просто изнутри светились мутным человеческим разложением и скорбию. Не травы уже это были, а обрезанные человеческие души.