Шарм, или Последняя невеста - стр. 44
Пока я складываю вещи в шкаф, собираю стекло от картин, успеваю порезать пальцы, в доме царит полнейшая тишина. Хочется есть и пить. Напиваюсь прямо из крана: меня сейчас мало волнует чистота проточной воды. Немного смываю со щеки кровавые потеки
Еще минут тридцать измеряю комнату шагами и все еще верю, что Генри получит смс. А если не получит, через несколько дней вспомнит обо мне и приедет. Хотя меня терзают сомнения и страх.
В крайнем случае, ночью попытаюсь выбраться через окно. Свяжу между собой шторы и спрыгну в снег. Ну, или, если повезет, шею сломаю.
Только бы не подали отцу мой побег под соусом предательства или, еще хуже, моей непорядочности и разгульной жизни. Валентина, что угодно может наплести, только бы себя и Жабу-Клаву выгородить.
Если бы мачеха меня случайно убила, ее никогда не посадили бы в тюрьму. Эта стерва все выставила бы так, что меня еще посмертно считали бы тварью и гнилой сучкой, что ложится под всех подряд. Доказать обратное я все равно не смогла бы.
Тихий шорох колес доносится с улицы, я подлетаю к окну и замечаю темное авто Севера. Да, Боже, да!
Хватаю рюкзак, любимые вещи, что подарил мне отец и тетя Леся, блокнот с паролями от соцсетей и телефон. Надеваю быстро куртку и окидываю последним взглядом комнату. Она давно стала мне тюрьмой, так пусть здесь живет кто-то другой. Я выхожу на свободу!
Через несколько минут дверь отпирает мачеха и молча пропускает меня в коридор. Я боюсь оставлять ее позади: от нее даже толчок в спину можно ожидать. И тогда за сломанный хребет отвечать будет только случайность, а мачеха разведет руками и скажет, закатив жалостливо глаза: «Ах, она, бедняжка, так спешила к своему жениху».
Крепко вцепляюсь в дерево перил и, осторожно спускаясь, слежу, чтобы Валентина оставалась от меня подальше. А она безмолвно смеется, и этот ехидный взгляд щекочет мне лопатки.
Вылетаю в холл и вижу, как Генри обнимает сестру. Прижимает ее к себе, а когда замечает меня, отпускает Клаву и холодно спрашивает, готова ли я.
Одно желание: послать его на толстый и жирный болт, но воспитание останавливает. Чем меня эта сцена так взбесила, не понимаю, но выдавить «да» получается с трудом.
Руку ему не подаю, прохожу мимо, будто хочу еще прихорошиться у зеркала. Берет и перчатки напяливаю медленно и долго поправляю волосы, стараясь незаметно прикрыть покрасневшие ушибы и расцарапанную щеку.
На дом опускается неловкая тишина: даже Валентина решает промолчать, что удивительно. Наверное, час назад она все сказала.
В отражение смотрю не на себя, а на Генри. Неужели он и правда такой бабник, как сказала мачеха? Выдержу ли я, если он начнет размениваться на женское внимание, приводить домой любовниц и всячески забивать колья в мое сердце?