Шанс - стр. 79
– Зачем, когда есть стол?
– В прошлый раз я четверть часа его оттирал.
– Но мы за ним тогда только раз поели. Высказывай это Саманте.
Тяжело вздыхаю. Если Альма и убеждена, что последние месяцы я стал слишком раздражительным и подъемным на скандалы – то пусть будет уверена, что не без ее помощи.
– Я просто пойду работать сразу после обеда – объясняю – мы больше времени потратим таская его туда-обратно и отмывая, чем будем за ним есть. Думаешь, Гретте есть дело где есть? Можем спросить прямо сейчас. Мне тоже нет никакого дела. Ты уверена, что хочешь развозить всю эту канитель только ради десяти минут за столом?
Она отмахивается:
– Ладно, поедим в гостиной.
В итоге я ем на ходу, пока Альма готовит, а Гретта уносит еду в свою комнату. Альма как-то апатично за этим наблюдает, после чего, форменно скрестив руки на груди, уточняет у меня:
– Может, мне стоит пригласить к столу тех кретинов со двора? Хотя бы они составят мне компанию в этой семье.
– Детка, не драматизируй- щелкаю ее по носу – просто я спешу работать, а Гретта.. но это же дети. Хочешь, можешь подняться и поесть вместе с ней, хотя я уверен, что она опять залипает в эту свою игру.
В итоге жена бурчит что-то в ответ и умащивается со своей тарелкой у стойки. Это прокатывается волной облегчения по моему телу. Я думал, она все-таки пойдет есть в гостиную, как и собиралась, и все это время будет мне мешать работать (потому что я-то работаю тоже в гостиной).
Благо, мы втроем смогли как-то рассредоточится в этом доме, не пересекаясь.
Единственные, с кем я теперь пересекаюсь – это с лысыми наркоманами, когда поднимаюсь из-за стола достаточно, чтобы видеть их в окно. Я это делаю периодически, чтобы проверить, где они, сколько их, и всё ли они еще там.
Но, если все же не врать самому себе – то я делаю это потому, что опять боюсь приступить к работе. Боюсь, что вновь потерплю фиаско и что слова Альмы касательно того, что к чему весь этот цирк, если это ничего не меняет – окажутся правдивы. Как говорится, пока ты не услышал ответа на вопрос – ты можешь думать что угодно, но это не является истиной. Но едва ответ получен – изменить уже ничего нельзя. Это как люди, видя, что тело их давно больного родственника перестает вздыматься, не спешат щупать ему пульс. Потому что они практически уверены, что он умер – но пока не получили на это определенный ответ, это не может считаться истиной, а значит не может считать неизменным.
Необратимость всегда пугает людей.
И я в их числе.
Я вновь трижды поправляю картонки под ножками стола, после чего опять принимаюсь регулировать допотопный стул с помощью подушки (хотя дома в НЮ делал это простым образом спуска-подъема удобного, современного кресла с подлокотниками). После трижды открываю-закрываю шторы, потому что якобы света то слишком мало, то слишком много (хотя пора бы понять, что в Провинстауне за все 24 часа нет такого времени, когда его было бы слишком много – этот город будто бы в фотошопе накрыли серой прозрачной пеленой).