Шанс для истребителя - стр. 5
Рычагов меня порадовал, с ходу успокоив, что моей вины (то есть вины Александра Матросова) в инциденте с аварией моего истребителя нет. Тут техника подвела. Лопнула тяга левого крыла. С такой поломкой самолет становится очень трудным в управлении. И посадить его сложно даже для очень опытного летчика. Да, что там говорить. Даже матерые асы гибли в таких ситуациях. А тут какой-то молодой лейтенант. Понятное дело, что он не справился при посадке и разбил самолет. Впрочем, не очень сильно разбил. Через неделю тот будет как новенький. Да, и мне тоже повезло, что остался жив. При этих словах Рычагова я невольно хмыкнул. Настоящий Александр Матросов-то реально умер. Ну, и это самое главное. За погибшего в авиакатастрофе летчика командование части жестоко бы изнасиловали в высших штабах. Тут с этим строго. Аварийность здесь бешеная. Люди гибнут часто. Если уж в просвещенном двадцать первом веке самолеты продолжают падать. Техника – она такая. Ломается в самый неподходящий момент. То уж в 1935 году авиация все еще очень несовершенна. И бьются летчики тут гораздо чаще чем в будущем. А высокое начальство такие вот авиакатастрофы со смертельным исходом очень не любит. И с особым садизмом дрючит командиров погибших пилотов. Из-за этого во многих частях командование даже не проводит тренировочных полетов. Бережет свои попы от порки. Типа не будут летать – не будут разбиваться. Короче говоря, показуха рулит.
Но, по мнению Рычагова, такие нелетающие пилоты много не навоюют. Чтобы стать асом, надо много тренироваться в воздухе. Летчик должен летать, а иначе грош ему цена в бою. И тут я молчаливо согласился со своим командиром. В авиации без катастроф и летных происшествий не обойтись. Для пилотов – это норма жизни. Правда, ложку дегтя мой комэск на меня все же вылил. Сказав, что я должен был прыгать с парашютом, а не изображать героя. Конечно, он понимает, что я хотел спасти самолет. В советских военно-воздушных силах такое поведение летчиков было нормой. Тут пилоты всячески старались спасать свои самолеты в случае поломки. Хоть как, но посадить. Не дать крылатой машине разбиться.
И часто гибли вместе со своим самолетом, упрямо не покидая его кабину до самого конца. Рычагов же прямо заявил, что ему жизнь летчика дороже машины. И если есть серьезная угроза этой самой жизни, то необходимо прыгать с парашютом и спасаться. Без всякого глупого героизма. И тут я тоже с ним согласился, клятвенно пообещав, что глупо рисковать не буду.
В принципе, здесь я с моим командиром согласен по всем пунктам. Не понимаю я такого пафосного превозмогания. Именно из-за него у нас потом и будут такие страшные потери в пилотах в войне с немцами. Вот фашисты свои жизни берегли. И прыгали с парашютом без особых колебаний. Я как-то читал про немецкого аса Эрика Хартмана, сбившего более трех сотен самолетов во время Второй мировой войны. Так вот! Его раз десять сбивали за всю его летную карьеру. И он всегда выпрыгивал из горящего самолета с парашютом. А затем мог очень быстро вступить в бой. Я читал, что однажды он так три самолета «поменял» за один день. Но и сбил при этом гораздо больше. Этот пилот сбил так много самолетов противника не потому, что он такой матерый мастер воздушного боя и сразу таким родился, как многие книжные попаданцы-летчики. Сначала он и нормальным асом-то не был. Не везло ему в первых боях. Но он выжил. Сумел накопить опыт и применить его в дальнейших боях. А все из-за того, что он не рисковал по-глупому. Нет, в воздушном бою бывают такие ситуации, когда надо рисковать. Но отказ прыгать с парашютом из горящего самолета к таким случаям точно не относится. Это уже слабоумие какое-то, а не героизм.