Сфумато - стр. 37
Пьяный дядя Вася, – отец Закуренова, маленький тщедушный слесарь-водопроводчик с огромным семитским носом, лежал на диване не то в обмороке, не то в белой горячке. Нос был настолько непропорционален по отношению к лицу, что создавалось впечатление, что дядя Вася и есть тот самый персонаж, о котором Гоголь написал свою повесть. На самом деле форма его носа не имела никакого отношения ни к великому писателю, ни к якобы семитским генам водопроводчика. Просто, возвращаясь в бессознательном состоянии домой, он довольно часто падал головой вниз с лестницы, ведущей в подвал. Поэтому его нос пережил такое количество пластических операций, что постепенно превратился в огромный нарост, напоминающий клюв почтового голубя.
Обычно, будучи сильно пьяным, он любил устраивать нам экзамен. Вот и сейчас он вдруг оживился и заорал, брызгая слюной:
– Ну что, двоечники! Кто сказал: «Мы не можем ждать милостей от природы»?
– А ты сам-то знаешь? – огрызнулся Закуренов.
– Знаю… – уже снова теряя сознание, еле ворочая языком, отвечал дядя Вася.
– Знаешь? Ну и кто же? – перебил его Закуренов.
Дядя Вася, собрав весь остаток своей пропитой памяти, попытался вспомнить автора строк, начал нервничать, размахивать руками, отметая ложную информацию, которую Закуренов обрушивал на него.
– Нет… нет, ты не путай меня, сука! – чуть не плача орал он.
Ему мучительно хотелось вспомнить имя, но Закуренов продолжал свой садистский сеанс до тех пор, пока дядя Вася не сдался и, моля о пощаде, униженно не начал просить:
– Толян, сынок, ну скажи, будь человеком…
– Будь человеком… – с презрением и брезгливостью передразнил его Закуренов. Протянув ладонь дяде Васе, коротко и жестко бросил: – Сколько дашь?
Дядя Вася полез в карман, руки его не слушались, с трудом он выудил оттуда смятые деньги, которые еще не успел пропить, и бросил их на пол.
– На, бери, сука! Родного отца грабишь, сволочь! Ну, кто, говори теперь, не тяни…
Закуренов медленно, не торопясь, собрал мятые бумажки и, разгладив, аккуратно сунул в карман школьного кителя и медленно по слогам произнес:
– Мичу-рин!
По лицу дяди Васи потекли пьяные слезы, он сжимал кулаки, вытягивая вперед подбородок, как перед уличной дракой.
Валька, сестра Закуренова, сидела на кровати и, затаив дыхание, наблюдала эту жуткую сцену.
Закуренов похлопал себя по карману и жестом пригласил меня к выходу.
Поднимаясь по лестнице и добродушно улыбаясь, он бормотал свою любимую поговорку:
– Вишь, тварь, два сахара… – и, чуть выдержав паузу, – говно и редька!
В данном случае он имел в виду дядю Васю и Вальку.