Северный крест - стр. 59
Генерала посадили в кутузку, один из рыжих наглецов хотел было содрать с него погоны, но маршевики воспротивились:
– Не надо, это лишнее.
– Но ведь писаря талдычили: это – гад!
– Писаря – это еще не вся революционная масса. А что, если эти мастера скрипеть пером возводят напраслину? А?
Рыжие молчали.
– Вот то-то и оно, камрады! Пусть во всем разберется революционный суд, он точку в конце предложения поставит самую безошибочную.
Камера, которую отвели Миллеру, была маленькой, холодной, со скудным светом, едва проникающим сквозь крохотное каменное оконце. Миллер думал, что его расстреляют, – на фронте поднимали на штыки и пачками шлепали из винтовок офицеров, среди жертв были и генералы – но все обошлось; видимо, родился генерал Миллер под счастливой звездой.
Командовать корпусом после этого случая он категорически отказался и отбыл в Петроград. Оттуда в августе семнадцатого года отправился в Италию – представителем Ставки при Итальянском главном командовании, там его застало известие об Октябрьской революции. Революцию Миллер встретил в штыки и отказался ей подчиняться, в сентябре восемнадцатого года перебрался в Париж. Цель у него была одна – из остатков русских пехотных бригад, которые два с лишним года сражались с немцами на Салоникском фронте и во Франции, сколотить боеспособный корпус и вернуться с ним в Россию.
Мысль была хорошая, да вот гроша ломаного она не стоила – Евгений Карлович остался при своих интересах. Только время было зря потеряно: на воплощение этой идеи Миллер потратил больше года. Пропил дорогое время с несколькими сотнями чашек кофе на Елисейских Полях, проел со свежими круассанами – восхитительными парижскими булочками.
Единственное полезное, что осталось от той поры, – умные беседы с послом Маклаковым. Миллер сошелся с ним. Особенно это оказалось кстати, когда взбунтовались солдаты Первой и Третьей особых пехотных бригад и потребовали немедленной отправки в Россию – «делать революцию», но вместо этого были отправлены в Африку на принудительные работы.
– Домитинговались! – горестно констатировал Маклаков, хотя суровые действия французских властей он не осуждал.
Миллер тоже не осуждал, но ему было жаль русских солдат – с ними поступили, как с безродными каторжанами, а ведь многие из них были награждены французскими орденами.
– В чужой стране надо быть осторожным, – сказал он Маклакову, – даже если ты защищаешь ее флаг.
Маклаков попросил принести им в кабинет кофе.
– Как здоровье вашей супруги, Евгений Карлович? – поинтересовался он.
– Слава богу, Наталья Николаевна жива и здорова.