Северный крест - стр. 65
Денно и нощно горѣлъ огнь градскій на Критѣ, но нынѣ государство въ бѣдахъ бытовало и было осквернено: возстаніемъ. И былъ затушенъ повелѣніемъ Касато огнь градскій, доселѣ негасимый и почитавшійся возжженнымъ самою Матерью, а потому и отъ вѣка чистымъ: до подавленья нечестиваго мятежа и водворенія священнаго порядка.
Изъ дворца въ дворецъ посылали своихъ слугъ – мужей, дабы предупредить объ опасности. Рѣдко кто изъ нихъ достигалъ своего назначенія: гонцовъ узнавали и убивали либо сами возставшіе, либо жители окрестныхъ селеній, бывшихъ, какъ правило, въ большей мѣрѣ или мѣрѣ меньшей – въ силу страховъ, леденившихъ ихъ дерзновеніе – на сторонѣ возставшихъ. Жители самое малое сочувствовали дѣлу ихъ и тайно отъ властей помогали имъ чѣмъ могли.
Итакъ, не встрѣчая въ цѣломъ серьезнаго сопротивленія, Акай, многократно умноживши и усиливши свои ряды, регулярно пополняя запасы пропитанія въ захваченныхъ дворцахъ и придворцовыхъ хранилищахъ, а также въ прилегающихъ къ дворцамъ селеніяхъ, захватилъ большую часть прибрежныхъ земель Крита. Однако онъ – волей-неволей – столкнулся съ трудностью: въ силу общекритскаго размаха возстанія къ нему примкнуло столь великое множество народа, что вовсе не критскіе братья были страшны возставшимъ (даже случись первымъ быть объединенными противъ вторыхъ), но гладъ (который, напомнимъ, и былъ одной изъ причинъ возстанія и непосредственнымъ къ нему поводомъ). Сами возставшіе, будучи опьяненными успѣхомъ общаго дѣла и многочисленными побѣдами, вовсе не собирались расходиться по домамъ (многіе не вѣдали, въ какой сторонѣ ихъ домы: такъ далеко иные отошли отъ родныхъ мѣстъ). Толпа желала одного: взять – осадой ли, штурмомъ ли – Крита твердыню главнѣйшую: дворецъ кносскій.
И вотъ возставшіе, закаленные многочисленными побѣдами, уже многіе дни и недѣли шли къ державному Кноссу, къ сердцу Крита, не встрѣчая сопротивленія (но всё же его ожидая). «Лишь Кноссъ, столица минойскаго Крита, – впереди: Критъ уже нашъ!», – воодушевлялъ своихъ братьевъ Акай, повторяя эти слова часто, и походили слова эти на заклинанія. Возставшіе шли по холмамъ, нѣкогда изобилующимъ ячменемъ, вдали виднѣлись оливковыя дерева. Дорога начала понижаться, солнце пекло всё такъ же. Вдали – разстояньемъ въ три-четыре стрѣлы, пущенныхъ мощною рукою, – показался бѣлѣвшій дворецъ, и былъ дворецъ – какъ упавшее Солнце.
На подступахъ къ Дворцу, походившему не только на Солнце, но и на огромное слѣпое око, они и впрямь увидали рѣсницы ока: немногочисленную пѣхоту, не обратившуюся, однако, бѣжать куда глаза глядятъ, какъ то бывало обычно и къ чему привыкли возставшіе. Конница съ лошадьми, которыми, между прочимъ, такъ дорожилъ покойный Имато, тщась найти возставшихъ и, нашедъ, покарать ихъ, безъ проку носилася по Криту, загоняя многое множество скакуновъ. Возставшіе быстро изничтожили пѣхоту, которая, признаемъ, стояла насмерть – до послѣдняго ея человѣка: быстро была она разсѣяна численно – несравнимо – превосходившими войсками возставшихъ, претворившихся въ волну, бурю, молнію; что жъ, стояніе на смерть побѣдою не увѣнчалось для братьевъ критскихъ, отправивъ ихъ въ царство Смерти.