Северный крест - стр. 37

Глаза обоихъ слушавшихъ загорѣлися блескомъ жаднымъ.

– Ей, добредемъ, братъ, до избы до распивочной! Ободримся, горести утолимъ – въ винѣ! Пить намъ – дѣло любое. Испьемъ винца! – сказалъ младой.

– Бражничать – дѣло нынь святое, а тревоги унесетъ съ собою молитва, – сказалъ старецъ.

– Поспѣшайте за мной! – сказалъ Акай.

Шли они мимо ямъ помойныхъ, полныхъ смрада, гдѣ также были мясо гнилое, кости – рыбьи и звѣрьи – и нѣсколько человѣческихъ труповъ. Шли вмѣстѣ, а каждый думалъ о своемъ. По дорогѣ мужики увидали колесо – новшество для тѣхъ временъ! – и еще долго толковали, доѣдетъ ли оно до Феста; Акай окончилъ бесѣду ту словами: «Сидя на колесѣ, гляди подъ колесо!». Старецъ сказалъ ему:

– По глазамъ вижу: большая у тебя судьба. А у насъ малая.

Не прошло и пятой доли часа, и миновали они смрадъ да трупный духъ и оказалися возлѣ питейнаго заведенія, коимъ завѣдовала Однорукая – страшная и крайне неопрятная старуха, глазѣющая окрестъ подслѣповатыми глазами, извергающая въ міръ недовольство и презрѣніе.

Заведеніе знавало лучшіе свои дни: было оно тогда любимо не только мѣстнымъ сбродомъ, но и съ иныхъ поръ также и крестьянами, ремесленниками, дѣлившими тогда участь свою съ горчайшею участью рабовъ, или купленныхъ за злато, какъ было принято выражаться. Въ дни столь горькіе чернь предпочитала питіе снѣди, помышляя, что лучше ужъ – коли есть нечего – быть пьяну въ стельку, нежели быть трезвымъ и голоднымъ; чернь отдавала послѣднее, пропивалась до рубахи до послѣдней, дабы забыться отъ черныхъ своихъ юдолей въ мрачномъ семъ мѣстечкѣ, теряя остатки и останки себя, погружаясь въ лоно Себи: забывалась въ пьяно-плотяномъ угарѣ.

Въ кабакѣ томъ изукрашенная спиралевидными мотивами дверь (ручка двери, какъ и многія иныя критскія ручки, была въ видѣ букранія: дабы открыть её, надобно было дернуть кольцо, продѣтое межъ глазъ быка) всегда была открыта. Полнымъ было заведеніе. Но даже будучи полнымъ, находило оно пристанище для страждущаго. Въ ходу былъ натуральный обмѣнъ: пришедшій отдавалъ медъ, виноградъ, скотъ, украшенія (что, впрочемъ, бывало рѣдко) взамѣнъ получая столько дикаго и грубаго вина (вдобавокъ съ настоями нѣкихъ травъ, извѣстныхъ только хозяйкѣ), чтобы заснуть и въ – иныхъ случаяхъ – не проснуться болѣ. Потому завсегдатаевъ было мало: многіе приходили въ распивочную избу и тамъ же навѣкъ и оставались: пройдя вдоль и поперекъ всѣ лабиринты страданій, находили они тамъ вѣчное свое пристанище.

Вечерами и ночами возлѣ питейнаго дома свѣтился бѣлесо-синеватымъ коптящимъ пламенемъ фонарь – лампа, горѣвшая отъ грязнаго масла. Темныя, темныя дѣла вершилися не только близъ мѣста сего, но и внутри заведенія: пьяныя драки, убійства, случавшіяся частію отъ пьяныхъ дракъ, частію по волѣ старухи (ежель то ей было выгодно), и тогда она подмѣшивала въ вино яды, незамѣтные во вкусѣ вина (да и кто смаковалъ ея вино: не за тѣмъ его пили).