Севастопольская страда - стр. 302
Больше того: они полагали, что сражение вообще окончено, – уже час с лишним стояли они как бы в резерве.
Офицеры спешились. Даже сам Рыжов слез со своего нового коня размять затекшие старые ноги.
Он спросил унтера Захарова, какое имя носит этот конь, чтобы и он знал, как надо к нему обращаться, но бравый унтер, с опасностью для собственной жизни спасший генеральское седло от погибели, несколько замялся с ответом, наконец сказал как-то, пожалуй, даже стыдливо:
– Так что, ваше превосходительство, жеребец мой всем справный, а имя дали ему вроде как совсем незавидное.
Оказалось, что жеребца звали Перун, но солдаты по-своему переделывали все пышные имена коней, какие придумывали для них офицеры, и вместо кобылы Дарлинг, например, получалась кобыла Дарья, вместо Марии Терезии – Марья Терентьевна… В этом же роде, простонародно, только совсем неудобопроизносимо, переименовано было и звучное имя Перун.
Все-таки Рыжов, несмотря на такое неприличное имя коня Захарова, обещал добродушно этому бравому унтеру внести его в список отличившихся во время боя гусар.
Ординарец же Халецкого, который стоял теперь в строю, в первом ряду первого эскадрона, оказался спасителем командира полка: он схватил за грудки того английского драгуна, который ранил Халецкого, и с первого удара своей златоустовской саблей перерубил его латы, а со второго зарубил насмерть.
Это был тот самый богатырски сложенный и большой военной сметки гусар, который захватил в плен близорукого полковника генерального штаба Ла-Гонди перед сражением на Алме, за что получил от Меншикова полтораста рублей ассигнациями и крест.
Теперь Рыжов обещал ему второй крест.
И Сороку не забыл он и его поздравил с будущим крестом, но все-таки осмотрел его лошадь со всех сторон. Никаких грязных пятен на ней теперь не оказалось.
– Когда же ты успел ее вычистить, Сорока? – спросил Рыжов.
– Никак нет, ваше превосходительство, не чистив, – простосердечно ответил Сорока. – Так что сама собою обчистилась.
И небо было чистое, голубое. Стрельба из пушек редкая. Казалось всем, и самому Рыжову, что едва ли что-нибудь еще разыграется в этот день.
И вдруг тревожные крики со стороны батареи донцов:
– Кавалерия с фронта!.. Кавалерия с фронта!..
Это вихрем мчалась по долине прямо на них бригада Кардигана. Некогда было даже и вглядываться и прикидывать на глаз число эскадронов; впору было только вскочить самим в седла.
Беспорядочную пальбу открыли штуцерные там, впереди, два-три заряда картечи успели выпустить донцы, но полки англичан мчались таким бешеным аллюром, что это не остановило и не могло остановить их.