Сети города. Люди. Технологии. Власти - стр. 18

, а также способы их использования. В этой логике одни и те же данные могут использоваться во благо и во зло. Горожане могут заставить данные работать на себя, если на политическом уровне отстоят свое право определять цели сбора данных и контролировать их использование. Если же контроль над данными полностью или частично невозможен, горожане могут потребовать ограничить их производство, как это произошло в 2019 году в Сан-Франциско, где использование систем распознавания лиц городскими структурами, включая правоохранительные органы и транспортные службы, было законодательно ограничено[58]. Принятие запрета рассматривалось как победа горожан и доказательство того, что «системы наблюдения несовместимы с демократией, а жители должны иметь возможность выражать свою позицию»[59].

Признание горожан самостоятельной действующей силой ставит вопрос о том, кто именно действует в городе, пронизанном технологиями. До недавнего времени ответ теорий умного/цифрового/сетевого города был достаточно очевиден: участником городской жизни является отдельный человек, неважно, признается ли она/он киборгом – гибридом человека и технологий – или биологическим существом[60]. Воплощением отдельности был «человек мобильный» – пользователь сотового телефона[61], навигатора, планшета, других персонализированных устройств, игрок в различные городские игры[62]. Предполагалось, что «человек мобильный» получил относительную свободу от пространства, ведь портативные устройства освободили своих владельцев от проводов, ограничивавших их перемещения, заменив жизнь «у телефона или компьютера» жизнью «с телефоном или компьютером». Максимально приспособленные под интересы своего владельца функциями, настройками, декором, хранимой информацией, гаджеты и девайсы укрепляли значимость отдельного человека и повышали ценность частной жизни и приватности[63]: «Мобильные телефоны позволяют своим пользователям носить свой дом с собой»[64], создавая непрерывное мобильное приватное пространство.

Увеличение времени, которое мы проводим в интернете и мобильных устройствах (игры, чтение, слушание музыки – не обязательно онлайн), привело к росту алармистских настроений. «Интернет убивает общество», «мобильные технологии разобщают людей», «подрывают социальный порядок»[65] – аргументы, отчетливо звучавшие в общественных дебатах в 2000‐х – начале 2010‐х. Сосредоточенность на девайсах и пребывании онлайн рассматривалась как угроза семье, дружеским связям и обществу в целом. В таких опасениях нет ничего нового: любое серьезное изменение медиасистемы сопровождалось предостережениями, в которых использовались практически те же слова и сюжеты. Например, Джеймс Монако так описывал взгляды исследователей 1970–1980 годов на природу и опасности телевидения: «Оно высасывает из семьи разговоры как какой-то злобный пришелец. Оно разрушает время. Оно заменяет родителей (или детей), мужей (или жен). Для слишком многих из нас оно проживает за нас нашу жизнь»