Сёстры-соперницы - стр. 42
В Австрии в ту пору модными были мужские жилеты, разрисованные бабочками. Эти необычайно важные сведения Александре сообщил пан Казик, который, подобно всем полякам, обожал любое европейское государство с такой же страстью, с какой ненавидел Россию, а потому все виденное в пути вызывало у него просто-таки восторженные содрогания, неумеренную словоохотливость – и почти не сдерживаемую ничем похотливость. Теперь каждый день Александре приходилось держать от него глухую оборону: весь ее правый бок (с этой стороны сидел, как правило, пан Казик) был покрыт синяками от его шаловливых щипков, однако в прямую атаку он не переходил: может быть, боялся Чезаре, которому немалое, судя по всему, удовольствие доставляло то и дело напоминать Александре, что она теперь фактически принадлежит ему, и как только неумолимый синьор Лоренцо получит вожделенные письма, тут-то он, Чезаре, доберется до нее! О том, как он будет осуществлять эту свою власть, Чезаре многозначительно умалчивал, за что Александра была ему благодарна, однако у пана Козла, как она с ненавистью называла его про себя, воображение, видимо, работало куда живее, потому что он так начинал ерзать на сиденье, так прерывисто дышал, так багровел и потел, что сидеть рядом с ним делалось истинным мучением, и Александра из глубины сердца молила всех святых, чтоб не дали ей снова оказаться во власти похотливого шляхтича.
О, если бы не надежда на благоразумие и справедливость неведомого синьора Лоренцо, кто знает, не сошла бы она уже с ума в этом путешествии, не наложила бы на себя руки, настолько трагически теперешняя ее жизнь была не похожа на прежнюю, так болела душа от воспоминаний об утраченном, такой страх внушало будущее.
– Если поедете из Филлаха в Уфино, то берегитесь ездить ночью. Дорога эта гориста; по левую сторону текут потоки, а по правую есть ужасная стремнина и глубокая пропасть, – сказал какой-то трактирщик, и его слова запали Александре в душу.
Это был как раз один из тех печальных моментов, когда самая смерть казалась ей предпочтительнее полной неизвестности, к которой ее влек Чезаре. Вот кабы он все же тронулся в путь, да все они вместе и рухнули в пропасть – Александра избавилась бы от страданий! Однако ни один проводник не ходил через Альпы в темноте, так что волей-неволей путникам пришлось ночевать в трактире. Александру препроводили в комнату с каменным полом и соломенным стулом и оставили одну.
Спать еще не хотелось, и она с наслаждением занялась своим туалетом, благо воды ей принесли вволю, и когда улеглась в постель, чувствовала себя если не умиротворенной, то хотя бы успокоенной. Как-то сразу налетела дрема, но легкий шорох заставил ее встрепенуться: кто-то явно пытался отворить дверь, которую она, мало что та была заперта снаружи на ключ, еще и заложила изнутри бог знает зачем ножкой соломенного стула за неимением лучшего. И вдруг выяснилось, что Бог и впрямь знал, зачем она это сделала!