Сестра - стр. 2

Я принесла коробку и опустила в яму. Мы провели целую субботу, выбирая то, что следует в нее положить, и оклеивая внешнюю сторону пластиковой емкости журнальными фотографиями супермоделей и поп-звезд, на которых мы хотели быть похожими.

– Невозможно быть слишком богатым или слишком худым, – сказала Чарли, подгребая землю и засыпая яму.

– Подожди! – крикнула я. – Хочу положить внутрь вот это. – Я помахала в воздухе упаковочной подарочной бумагой.

– Нельзя, мы ее уже запечатали.

– Я осторожно. – Я медленно отодрала скотч и откинула крышку. К моему удивлению, поверх кипы фотографий лежал розовый конверт, которого там определенно не было, когда мы наполняли коробку. Я бросила быстрый взгляд на Чарли, у нее был таинственный вид. – Что это, Чарли? – потянулась я к конверту.

Чарли схватила меня за руку:

– Не трогай.

Я вырвала руку.

– Что это? – переспросила я, потирая запястье.

Чарли отвела взгляд.

– Мы должны это прочесть, когда вернемся за коробкой.

– О чем там говорится?

Чарли выхватила у меня из руки упаковочную бумагу и с хрустом сунула в коробку, а потом захлопнула крышку. Когда Чарли не хотела о чем-то говорить, было бесполезно пытаться ее убедить. Я решила не настаивать. Не позволю, чтобы ее скрытность испортила мне день рождения.

– Выпьем?

Я взяла банку сидра и потянула за кольцо. Напиток зашипел, и пена выплеснулась из банки. Я вытерла руки о джинсы и сделала глоток. Он согрел желудок, унося недовольство прочь.

Чарли засыпала яму землей и заровняла совком поверхность, а потом села рядом со мной. Привалившись к стволу упавшего дерева, мы сидели перед потрескивающим костром, поджаривая на палочках маршмеллоу, и, только когда догорели последние красные угольки, до меня дошло, как сейчас поздно.

– Пора идти. Мне надо к десяти быть дома.

– Ладно. Пообещаем, что вернемся сюда и откроем коробку вместе? – Чарли выставила мизинец, я обхватила его своим мизинцем, и мы чокнулись банками и выпили за обещание, не ведая, что его будет невозможно выполнить.

Теперь я была одна.

– Чарли, – прошептала я. – Как жаль, что тебя нет со мной.

Подаренная ею половинка сердца, которую я ношу, не снимая, начинает крутиться всякий раз, как я наклоняюсь, словно ищет своего сотоварища, отчаянно желая вновь сделаться с ним единым целым. Я осторожно кладу на землю венок. Непреодолимая паника, терзающая меня четыре месяца со времени смерти Чарли, прорывается наружу, и я рывком ослабляю шарф на шее, чтобы стало легче дышать. Правда ли, что я виновата? Неужели я всегда виновата?

Несмотря на январский холод, мне жарко, и когда я стаскиваю перчатки, то слышу последние слова Чарли, эхом разносящиеся по лесу: