Серьезные мужчины - стр. 17
Айян тайком подглядывал за ней, а она задумчиво смотрела в пол. Еще одна женщина высшей касты, для него недоступная. Она ездила в Кафедральную школу на заднем сиденье отцовского автомобиля. Потом – в Стэнфорд. А теперь вот – глава отдела астробиологии, одинокая королева подвальной лаборатории. Для этих женщин все просто. Того и гляди какой-нибудь бестолковый репортер напишет, что она «взяла штурмом мужской бастион». Такие женщины в наши дни только этим и заняты. Штурмуют мужские бастионы. «Вопреки всему» – все они. Но какую такую кабалу терпели эти женщины, чего их лишали их отцы, какие возможности они упустили, чего такого им не скормили, почему они так носятся со своей женской природой? Оджа Мани даже не догадывалась о существовании какой-то там «женской природы». «Уцененка» – вот как назвали бы ее женщины вроде Опарны и даже втихаря посмеялись бы над ней, если бы встретили: над пуд рой на ее загривке, над маслом в волосах и над желтым сиянием куркумы на лице.
К Опарне и всем ее подругам Айян ощущал безграничную ненависть. Конечно, и у них свои страдания. Преимущественно – из-за положения мужчин. Мужчинами они были одержимы. И под мужчинами подразумевали людей, не равных Айяну.
Опарна знала, что он на нее смотрит. Козел. Она вскинула взгляд и посмотрела ему в глаза. Айян на миг встретил это прямое жжение и отвернулся, однако и этого хватило понять, почему она все время казалась такой знакомой.
Какой бы сдержанной и нормальной она ни выглядела, в ее глазах он видел скрытое безумие, какое бывает у некоторых женщин, – оно подталкивает мужчин жениться на других, от греха подальше. Обещая мимолетность, они заманивают мужчин, а затем пугают их, убиваясь в неукротимых рыданиях или бормоча имя мужчины из своей далекой юности. Опарна Гошмаулик была наваждением, что для него навсегда за пределами досягаемости, но, невзирая на множество общественных рангов, разновидностей людей на свете считано, и с типажом Опарны иметь дело ему доводилось.
То было больше десяти лет назад, когда он еще трудился продавцом в «Эврике Форбз». В те времена он влюблял в себя машинисток, секретарш и продавщиц – зачаровывал их своей начитанностью, замыслами грядущих восстаний против богатых, шутками о браминах. Они разрешали ему тискать их груди на набережной Ворли. А дальше, заблуждаясь насчет порядочности, заговаривали о женитьбе. А в повисавшей паузе плакали. Так уж повелось на набережной Ворли: чары ластятся, любовь рыдает. И такая любовь его устрашала.
А когда они принимались отталкивать его руку от своей обездоленной груди и заводить разговоры о том, к чему все это клонится, и нашептывать о бесхитростности брака, он оставлял их с осознанием, что свою девственность они могут обналичить где-нибудь в другом месте. Но те, кто занимался с ним любовью в кустах на пляже Акса или в дешевых отелях Манори, – вот эти были опасны. Это их он увидел в обманчивом покое Опарны. Следом за их жеманной наготой и необузданными стонами, которые ему приходилось глушить, засовывая пальцы им в рот, следом за непринужденными комплиментами, какой он прекрасный любовник, какой заботливый и знающий, какой у него большой член (хотя не слишком-то со многими мужчинами они и спали), наступало безумие. Они рыдали безо всякой причины, болтали о смерти и просили жениться – с великой горечью, что под стать нищете бледно-желтых стен дешевых ночных комнат. Они научили его бояться любви и отправили на Фолкленд-стрит, на жесткие мат расы проститутки, простыни у которой все еще были мокры от пота клиентов, бывших с нею до него. Он раскачивал ее под собой и навсегда запомнил, что она при этом пела: