Сердце в опилках - стр. 3
– Будешь, будешь! – хмыкнув, пообещал Захарыч.
Так Пашка Жарких попал в этот удивительный мир, полный романтики, тайн, зовущих далей и приключений, который зовётся коротко – Цирк…
Глава вторая
Гастрольный город, в который они наконец-то добрались, и стационарный цирк, повидавший на своём веку не одну сотню артистов разных величин и званий, встретил суетой и привычной неразберихой.
– Ну, куда я поставлю твоих лошадей, куда, к себе на голову? – сдерживая крепкие выражения, кричал местный инспектор манежа Александр Анатольевич. – Этот Главк каким местом думает? У меня вся конюшня занята! Манжелли отправляем только через пять дней. А тут опять лошади!..
Захарыч насупленно молчал, изредка бросая реплики, оканчивающиеся его неизменным: «Хомут тебе в дышло!..»
– Захарыч! Ну, пойми меня! Я тебя сто лет знаю, люблю и уважаю! Чего твой руководитель не позаботился о нормальной разнарядке? Ехали чёрте куда, что, цирков ближе не было? – Инспектор манежа, казалось, сейчас расплачется. – Нет у меня мест, только слоновник остался и то на время.
– Слоновник так слоновник, не страшно. – Захарыч стоял на своём, как защитник Брестской крепости, ему отступать тоже было некуда. – Временный настил сделаю сам, станки тоже, помощи не надо! Переедем в конюшню, когда освободится. Ты лошадей побыстрей разгрузи – они в дороге неделю и на вокзале уже вторую ночь. Потом разберёмся – первый день что ль в бардаке живём!..
Захарыч, закопчённый от печки-буржуйки, которая неизменной спутницей ездила в вагоне с лошадьми, и из-за отсутствия элементарных удобств, выглядел сейчас этаким то ли сталеваром после смены, то ли шахтёром, вышедшим из забоя.
– Вы чего, из преисподней явились, грязные как… – инспектор не нашёл приличного слова для сравнения.
– А то ты не знаешь «счастья» наших переездов! – Захарыч вскинул руки. – Сам-то давно в пиджак инспекторский переоделся, хомут тебе в дышло!..
Густой баритон инспектора манежа постоянно громыхал в разных местах закулисья. То он кого-то распекал за неправильно размещённый реквизит, перекрывающий пожарные проходы. То перед кем-то заискивающе извинялся, как перед Захарычем. То откровенно на кого-то орал, мол, не до вас сейчас. И всё время грозился повеситься…
Пашка выглядел нисколько не лучше Захарыча после недельного путешествия в товарняке с живностью. Его немытые русые волосы стояли торчком словно от испуга. Брюки и куртка-ветровка некогда серого цвета, теперь были, мягко говоря, неопределённого колора. На плечах болтался «походный» армейский бушлат Захарыча, который на пару размеров был больше нужного и в нескольких местах прожжён. Пашка являл сейчас собой иллюстрацию этакого циркового Филиппка. У обоих вид был нелепый и смешной, за что тут же, за кулисами, получили прозвище «беженцы».