Сердце некроманта - стр. 7
– Мы выбираем всегда. Каждый шаг, каждый миг. Когда Дитрих узнал, что стал средоточием греха, он мог выбрать. Нести зло в себе, преумножая его, или покаяться и очиститься.
«Покаяться в том, что не согласился стать рабом, покорным големом?» – словно наяву услышала я звенящий от ярости голос.
В детстве вокруг меня хватало очищенных – магов, решивших отказаться от некромантии. Особый обряд блокировал им черную силу, а вместе с ней – изрядную часть магии, заодно делая их нечувствительными к чужим заклинаниям. Очищенные считались хорошими слугами: послушными и нетребовательными. Их магия – те крохи, что от нее остались, – создавала свет, тепло, поддерживала чистоту, да и на кухне в хороших домах от них было много пользы.
Потом я забыла о них – каждодневный труд был частью послушания, и слуг в обители не водилось. Я снова увидела очищенных, лишь вернувшись в столицу. Увидела и испугалась – их лица не выражали ничего, так мог бы смотреть восставший труп. Их голоса были тихи и бесцветны, да и откуда возьмутся эмоции у того, кто не имеет собственных желаний?
Но если выбор между…
Додумать я не успела – дверь распахнулась, незнакомая сестра воскликнула:
– Матушка!
– Виктория… – Услышь я такой тон, испарилась бы немедленно, но сестра, кажется, ничего не заметила.
– Демоны прорвались над Эзенфелсом! – выпалила она. – Говорят, на пять лиг вокруг замка никого живого не осталось!
Я охнула, матушка осенила себя священным знамением.
– Замок? – спросила она.
– Устоял. И сестры обители успели укрыться.
Демоны то и дело вселялись в мертвых – из-за этого любого покойника следовало возложить на погребальный костер до конца дня. Демоны смущали разум живых, и горе тому, кто поддастся соблазну, – он лишится собственной воли, став марионеткой зла. Иногда же демоны прорывали саму ткань мира, каждый раз собирая кровавую жатву.
– Значит, наша помощь не понадобится. А тебе, вместо того чтобы сплетничать, пристало бы молиться за упокой.
Как она может быть такой сдержанной? Ведь совсем недавно пал Салфилд…
– Простите, матушка, – потупилась сестра.
– Ступай.
Матушка Епифания снова повернулась ко мне.
– В моей юности разрывы открывались раз в несколько лет, и каждый считался катастрофой. Этот – третий за год, и его уже почти не удостоили вниманием. Порой мне кажется, что в самом деле настают последние времена. Впрочем, на все воля Его. – Матушка снова осенила себя священным знамением, и я повторила вслед за ней. Она продолжила: – Если говорить о сострадании и милосердии – те, кто погиб под Эзенфелсом без покаяния, куда больше заслуживают их, чем некромант. Приспешник Алайруса, наславшего на нас эту напасть.