Серапис - стр. 9
– Какой-то демон не дает мне покоя! – с волнением отвечал старик. – Он приближается к моему изголовью и нашептывает мне злые слова. Постой, негодный, может быть, на сей раз я не промахнусь, – прибавил певец с раздражением и швырнул в стену другой сандалией.
Не обращая внимания на то, что она задела и с шумом уронила что-то на пол, Карнис продолжал:
– Отвратительное чудовище не хочет от меня отвязываться. Зная, что нам необходим голос Агнии, оно нашептывает мне то в одно, то в другое ухо, что я должен припугнуть ее тем, что продам ее братишку, если она не послушается. Однако я… Высеки огня, Орфей! У девушки доброе сердце, и прежде чем я решусь на такое злодейство…
– Тот же демон приходил и ко мне, – заметил молодой человек, принимаясь раздувать тлеющий трут.
– И ко мне также, – прибавила сконфуженная Герза. – Конечно, в этом христианском доме нет ни одного изображения богов. Убирайся прочь, противная змея! Мы – люди честные и не способны на мошенничество. Возьми, Карнис, мой амулет. Ты знаешь, стоит его повернуть, как все злые духи исчезнут и развеются, будто дым.
Глава II
На другое утро семейство певцов отправилось в дом богача Порфирия. Бедняжка Дада была, однако, вынуждена остаться в гостинице. Сандалия Карниса, которую он швырнул в злого духа, попала в шест, подвешенный над очагом, где сушилось только что выстиранное платье девушки. Оно упало на горячую золу и на другой день оказалось прожженным в нескольких местах.
У Дады не было другой приличной одежды, так что ей поневоле пришлось остаться дома с малюткой Папиасом.
Видя слезы подруги, Агния предлагала ей свое платье, прося, чтобы ее оставили с мальчиком, но Карнис и Герза не согласились на это. Впрочем, Дада вскоре утешилась и даже стала плести венки, после чего со вкусом перевила блестящие черные волосы Агнии красивой гирляндой из фиалок и плюща.
Мужчины уже умастили себя и надели на головы венки из тополя и лавра, когда в ксенодохиум пришел гонец, посланный за ними домоправителем Порфирия. Он настоятельно посоветовал им снять с себя эти украшения, чтобы не возбудить неудовольствия монахов во дворе гостиницы и христианского простонародья на улицах.
Повеселевший Карнис снова помрачнел.
Монахи, собравшиеся толпами в приюте вдовы Марии, провожали певцов недоверчивыми и враждебными взглядами. У старика было тяжело на душе, когда он проходил, опустив голову и не говоря ни слова, по узкой темной улице, ведущей к гавани Кибота. Здесь было очень многолюдно, пахло дегтем и соленой рыбой. Домоправитель Порфирия шел впереди, словоохотливо отвечая на расспросы Герзы.